С того момента, как король решился на выступление перед министрами прошло достаточно времени, и осень успела смениться зимой. Увы, родительские слова не оказались истиной и подчиненные Людовика единогласно решили, что его казнят как врага и узурпатора. Мужчина был напуган, он находился в полнейшей безысходности. Его величество кричал и метался по кабинету заседаний, из которого он ранее правил всей страной. В горестной агонии он бросился к дверям, расталкивая министров, но его тут же схватила стража. Он оказался зажат между ними как боров меж лучниками. Наблюдавший за этим всем с улыбкой Александре встал с кресла и сказал остальным:
“Наконец мы свершили наше дело, как радостен будет день на площади Революции, что уже так близок!”
“Верно, месье Трюффо! Нашими руками творится история!” - поддержал его Даниель Кончье, вздергивая свой длинный нос.
И так до исполнения приговора король был помещен в крепость Тампль, где он находился под стражей еще около месяца, вплоть до середины Января. Двадцать первого числа этого злосчастного месяца Луи встал очень рано, спать ему удавалось все реже. К нему в камеру с напускной набожностью вошел аббат Эджворт де-Фермон, целью его визита было предоставить возможность королю исповедаться. Однако его величество отказался, с каждым днем он все меньше понимал, что происходит. Он также не изъявил желания встретиться со своей семьей напоследок, хоть такое право ему было дано.
“Моя семья и так всегда со мной, вот же они, прямо с нами. Мамочка и папуля, кто мне еще здесь нужен?” - ответил он на предложение, которое ему поступило.
К часам восьми король уже принял виатикум - последнее причастие, и отправился к карете, которая его уже ожидала у ворот. Ютится в повозке им приходилось вчетвером - Людовик со священником, напротив них сидели два ополченца, ну а снаружи они охранялись кавалерийским отрядом. Хоть стенки кареты и были плотными, холод, стоящий на улице все же чувствовался. От осознания того, что его величеству предстоит терпеть казалось, что он пробрался вовнутрь груди и только усиливал исступление. Пожертвовав даже всеми людьми Жана, Людовика не получилось бы вызволить, его везли через охранные пункты, на каждом из них было пять пушек, а весь маршрут охранялся солдатами национальной гвардии и санкюлотами, которые еще недавно подбирали крошки с пола в харчевне монаха Адальберта. В столице стоял густой туман, дома утопали в белесо-серой мгле. Пытаясь хоть как-то отвлечься, Луи смотрел в окно, но виды его вовсе не радовали. Выглядело это все скорее как въезд в чистилище, чем как прогулка по Парижу, который он так хорошо знал. Контуры деревьев и фонарей были едва различимы, а перед самой каретой маршировали барабанщики, создававшие такой шум, что заставлял выпрыгивать сердце из груди. Вскоре виднелись очертания площади Революции, которую упоминал мерзавец Трюффо. Сегодня это место было людным как никогда прежде, даже самые развеселые городские гуляния, до их запрета, конечно же, не собирали таких толп. Выйдя из кареты, Людовик почувствовал, как ноги его подкосились, он увидел то, что его погубит. Гильотина возвышается над столпотворением мелких людишек будто черный обелиск, вырезанный из самой тьмы. Ее жуткое лезвие сверкает даже в стоящем полумраке, по нему стекают небольшие капли воды, как скоро будет стекать кровь монарха. Когда толстяка буквально протащили к подножию эшафота, началась церемония освящения гильотины. Зрелище это было до безумия мрачным и зловещим, даже для тех, кто так рьяно желал смерти короля. Закончив с ритуалом, было велено приступать к подготовке его величества к самой казни. Толкнув Людовика на колени, Александре отошел, предоставив право связать руки жирдяя мадемуазель Бордью. С некой долей волнения, но все же решительно, Лаура стянула его толстые, синеватые руки колючей, грубой веревкой. Далее подручные палача откинули ворот рубахи его величества и отстригли его роскошные волосы, которые вились все так же, как на его лучших портретах. Когда короля уже возвели на эшафот, к нему будто пришло прозрение. Ненадолго мысли его пришли в порядок и он решился на последнюю речь:
“Французы, я умираю невинным! Моя смерть не послужит вам на благо, то, что сейчас происходит - против воли Господа. Обещаю служить вам на благо, как я всегда это делал. Я невиновен в преступлениях, в которых меня обвиняют. Говорю вам это с эшафота, готовясь предстать перед Богом. В бедах, что вы испытываете виновен лишь месье…”
Александре дал отмашку и последние слова короля заглушили барабанной дробью. Не теряя времени, Людовика прикрепили ремнями к скамье гильотины и поместили его шею в зажим устройства. Тяжелое лезвие стремительно понеслось вниз, сопровождаясь оглушительным, мерзким скрипом. Однако, оно не перерезало королю шею сразу, как было задумано. Понадобилось две попытки, из-за того, что его величество был очень толстым. Несчастный мужчина неистово кричал от боли, пока его не обезглавили успешно. Довольный Александре склонил свое худощавое тельце и поднял голову Людовика из корзины, демонстрируя ее как его личный трофей. Это, собственно, можно было обозначить как начало конца.
После казни короля, начали ходить очень явные слухи об участи, ожидающей королеву и ее близкий круг. Без капли стыда об этом трепалась каждая служанка Версаля, и каждый возничий не упускал возможности обсудить свежие сплетни. Как раз таки будучи обеспокоенной последними новостями, Луиза устроила небольшое собрание в своих апартаментах. На ней была нежно-голубая роба на французский манер с кружевом по краям топа и юбки. На руках белели длинные шелковые перчатки, а голову украшала шляпка с острым носиком и двумя небольшими перьями. Настроение этой встречи было явно невеселым, все сидели, поглядывая то на стены то в окно, не зная как приступить к обсуждению этой важной темы. Молчание нарушила Луиза, поскольку именно она организовала эту встречу.
“Вы знаете, о чем люди говорят в последнее время. Думаю, этот назойливый треп никого не обошел стороной. Сейчас самое время принимать решения, лучше бежать, пока нас не настигла доля короля.” - начала Арлекина.
“Это верно, лучше позаботиться обо всем заранее.” - позволил себе вмешаться Жан.
“Я все еще королева и пока я правлю, мое распоряжение будет таково: вы отправитесь из Версаля по своим резиденциям и чуть что будете готовы выехать из страны. Безусловно, каждый получит средства на содержание, об этом я уже позаботилась. Грядут непростые времена, нам нужно быть умнее.” - девушка закончила речь.
“Замечательно, Арлекина! А куда вы с Жаном отправитесь? У папеньки будете жить?” - поинтересовалась Фифи, с присущей ей непосредственностью.
“О чем речь? Я остаюсь во дворце, а Жан поселится на дворе чудес.” - Луиза сжала зубы.
“Что? Это ведь так опасно, дорогуша!” - у Фифи округлились глаза.
“Ты что, совсем с катушек слетела?” - Ангелина придвинулась к ней.
“Я королева, и я не покину Версаль. Эта власть дана мне Богом, никто не может ее оспорить. Версаль - это не просто дворец. Это воля, воплощенная в камне. Это знамя французской короны.” - девушка откинулась на спинку дивана.
“Ты не можешь тут оставаться! Что за вздор ты несешь?” - Жан встал с кресла.
В полный рост он выглядел очень угрожающе, злые, холодные глаза смотрели прямо на королеву из под тени черной шляпы. Было видно, как его грудь вздымается под плотной тканью камзола.
“Я останусь здесь, вы меня услышали. Когда я говорю, что что-то сделаю, я делаю. Моя воля - закон.” - девушка упрямилась до последнего.
“Вот же, собирайте вещи и уезжайте из дворца, немедленно! Вышли все отсюда, мне нужно поговорить с Луизой.” - окружающие впервые услышали, как Жан срывается на крик и ужаснулись.
“Хорошо, увидимся на дворе чудес, я заеду за месье Шульцем.” - даже Ангелина стала покорной и вместе с остальными спешно покинула покои королевы.
Когда Жан и Луиза остались наедине, он резко приблизился к ней и схватил ее за плечи.
“Может ты объяснишь мне, какого черта все это происходит? Ты с жизнью готова расстаться?” - он держал ее крепко, сильные пальцы даже вызывали болевые ощущения, что только злили девушку.
“Убери от меня свои руки! Власть - это не просто слово. Это камень, который я держу в руках, и который становится мечом, когда он находится в моей воле. Никто не смеет идти против королевы Луизы Французской! Я не буду позорно бежать от нищего сброда, никто больше не сможет меня запугать!” - она толкнула его плечом.
“Ты слышишь себя, Арлекина? Ты же бредишь, это ничто иное как истерика! Собирайся сейчас же, я заберу тебя из этого проклятого места, от него только беды.” - Жан начал бросать на диван вещи Луизы, которые понадобятся на новом месте.
“Как ты говоришь с королевой! Лучше бы тебе оценить мою заботу, я не хочу оставлять тебя здесь, ведь это опасно. Но я не имею права на страхи или смятения, ведь управлять собой - управлять миром.” - она горделиво вскинула голову.
“Если даже так, не важно. Что будет с нами, ты не подумала о том, во что превратится моя жизнь, если в ней не станет тебя?” - мужчина остановился.
“Жан, сейчас нет никаких нас. Есть только я и мое государство, перед которым у меня долг!” - она стояла неподвижно.
“Меня это все угнетает, я не могу слушать тебя в такие моменты. Просто иди сюда и ты больше никогда не увидишь этих стен.” - Жан схватил ее и потащил к двери.
Девушка упиралась что есть сил, но все же не могла противостоять напору, с которым мужчина тянул ее. Она брыкалась и пыталась его оттолкнуть, как вдруг они вышли за пределы покоев. Тут же Луиза завопила:
“Стража, стража! Уберите этого человека от меня.”
Глаза Жана тут же округлились, когда он увидел гвардейцев, приближающихся к нему. Мужчина ослабил хватку и сказал:
“Я не делаю ничего плохого, мы с королевой как всегда развлекаемся.”
“Он лжет, схватите его!” - кричала девушка.
Солдаты незамедлительно скрутили его и сдавили руки с такой силой, что высвободиться было нереально. Третий направлял на него заряженный мушкет.
“Что прикажете с ним делать, ваше величество?” - обратился один из гвардейцев.
“Отвезите его в Париж и проследите, чтобы он здесь не появлялся. Узнаю, что вы навредили ему - отправитесь на эшафот. Но если он будет противиться, разрешаю стрелять на поражение.” - бросила она и удалилась в свои покои.
Как преступника его вывезли из Версаля, однако мужчина вовсе не сопротивлялся и казалось, принял решение королевы.
С тех пор прошла всего неделя, но обстановка вокруг изменилась радикально. Упиваясь своей властью Луиза приказала сшить десятки платьев, что подчеркивали бы ее величие и еще сильнее отличали королеву от всех остальных. Выгнав всех из залы она обедала в одиночестве, в тяжелом, роскошном золотом платье. На ее голове была корона с драгоценными камнями, которая сильно давила на ее шею своим весом. Перед Луизой на золотых блюдах лежали фуагра с черничным соусом, лобстер в шампанском, филе мигреля с соусом из белых трюфелей, консоме с золотым листом, а на десерт фруктовый плантаж, королевский пудинг и пирожные исфахан. Все это, естественно, подавалось с лучшим шампанским и винами с винодельни Ангелины. Девушка сидела и неразборчиво бубнила себе под нос, расковыривая вилкой красивые блюда и портя конструкцию, над которой весь день трудились кухарки. В середине ужина ее посетили воспоминания о крестьянах на осеннем балу, которые комментировали каждое блюдо, находившееся на столе в ту ночь. Луиза скрипнула зубами и вонзила вилку в фуагра, после чего тихо рассмеялась. Ее хохот начал становиться все громче и бесконтрольнее, вскоре смех стал просто громоподобен.
“А что бы вы сказали на все это, жалкие побирушки! Ахахаха хаха ххаа… Вы, жалкие черви должны лобзать мои пятки лишь за то, что дышите со мной одним воздухом. Ха-хаа.” - ее смех прервался и она задумалась на миг.
“Ххаа ааааа! Ничтожные твари! Государство - это я! А я - это государство! Арр.” - завопила королева и подскочив сорвала скатерть со стола, устроив полнейший беспорядок в зале.
Схватив скипетр, с которым она теперь всегда ходила, Луиза направилась в королевские покои, уходя выкрикнув:
“Убрать.”
Теперь она перебралась в комнаты, в которых ранее проживал Людовик. Все-таки обставлены они были побогаче, или правильнее будет сказать более вычурно. Оказавшись в спальне, она плюхнулась на кровать, корона ее соскочила. Арлекина взяла ее и вместе со скипетром прижала покрепче к груди. Ее пустой взгляд, полный гнева был направлен в потолок, королева тяжело дышала, перебирая камни на жезле. Ее отвлек звук шарканья в комнате, девушка тут же поднялась и увидела перед собой молодого мужчину. Он стоял в замешательстве, словно не зная, что делать дальше.
“Фройлин вы… оказывается, вы… Ах ладно, разберемся с этим позже. Я сообщаю, что вынужден забрать вас на двор чудес.” - сказал парень с вьющимися волосами и странным акцентом.
“Фридрих, я вас помню. Убирайтесь отсюда немедленно, я никуда не поеду.” - она сурово смотрела на него.
“Прошу вас, пройдемте. Жизнь здесь равна пытке.” - он нежно взял ее за руку и прикрыл второй ладонью сверху.
“Ааааааааааааа! Ааааааа!” - истошно закричала королева, да так что окна и зеркала едва не разбились.
В комнату тут же вбежали гвардейцы, пока Луиза кричала в оцепенении, они вывели парня из покоев. Ее величество все так же орала, не останавливаясь, пока ее голос не стал хрипнуть. Она подбежала к высокому зеркалу в пол и разбила его своим скипетром, со свирепостью, невиданной ранее. В отражении оставшихся стекол было видно, как ее глаза налились кровью, а лицо покраснело от гнева. За дверьми покоев к Фридриху сухо обратился гвардеец:
“Как ты сюда пробрался, проходимец!”
“Я лишь хотел защитить ее.” - наивно ответил парень.
“Ее величество нужно защищать от таких как ты, преступник.” - отрезал мужчина.
Робкого юношу забрали на допрос, с целью дознания способа проникновения в Версаль. Его посадили на стул, привязав голову к деревянному столбу крепким кожаным ремнем. Парня истязали до последнего, но тот молчал, покорно терпя все муки. Мужества ему было не занимать, до того момента, когда тюремщик достал инструмент, дробящий череп, но при этом оставляющий человека в рассудке. Фридрих тяжело вздохнул, слеза скатилась по его бледной щеке. Как только он почувствовал невыносимую боль от инструмента, входящего в его голову, парень раскусил тонкую стеклянную ампулу и проглотил яд, что был в ней. Стекло резало его язык и горло, но это уже было неважно. Юноша заснул вечным сном прямо в пыточной камере. Поняв, что из него больше ничего не вытянуть, тюремщик распорядился, чтобы тело выкинули где-то в одном из неблагополучных районов Парижа, в качестве предупреждения. Но что же сподвигло Фридриха на этот отчаянный шаг? Все началось с того момента, как Жан прибыл на двор чудес.
Мужчина был сам не свой от мысли, что Арлекину не получится забрать оттуда своими силами. Если он только сунется ко дворцу, его сразу же застрелят. Как же тягостно было переносить разлуку, сердце Жана сдавливала тоска, но он знал, что ничего поделать не может. Он долго думал над этим, покуривая трубку и смотря на обглоданные останки, лежащие на дворе чудес. Вариант решения проблемы пришел сам собой, когда к блондину обратился Фридрих, стоящий неподалеку. Он так же выудил трубку и закурил, увидев, что Жан несколько обеспокоен в последнее время, он спросил:
“Тухлый Жан, могу я отвлечь вас кое-каким дельцем? Мы вскоре собираемся с Искандером и Мартом, можете привести ту очаровательную фройлин, что была с вами.”
“Нет больше той очаровательной фройлин тут, она в Версале.” - блондин выпустил дым через ноздри.
“Ах, она видимо на задании. Надеюсь, у нее все хорошо, тоскую по ее изящному стану и ох, лицу подобному произведению искусства.” - парень мечтательно заулыбался.
“Нет, ее там удерживают. Ей не сбежать.” - сухо ответил Жан.
“Как это возможно? Я этого не могу так оставить! Я должен отправиться за ней прямо сейчас!” - молодой парень был так импульсивен от того, что влюбленность вскружила ему голову.
“Это вовсе неплохая затея, герр Фридрих. Я был бы только рад, если бы она вам удалась.” - Жан улыбнулся краем губ.
“Тогда я отправляюсь, сейчас же.” - бросив трубку на пол, парень сорвался с места и побежал в свой дом.
Блондин лишь наблюдал за этим сощурив глаза и покусывая край трубки. Докурив, он поправил шляпу и направился в свою комнату наверху.
В один холодный и дождливый вечер Жан ужинал в компании своих сообщников. На столе красовалась вкуснейшая утка в клюквенном соусе и лосось с каперсами. Блондин всегда отдавал предпочтение рыбе, запивая ее белым вином. А в качестве десерта на столе стоял душистый и теплый тарт татен с яблоками. Мужчины вели оживленную беседу, наслаждаясь горячей, свежеприготовленной едой в такой промозглый день.
“Хах, однажды я порвал пасть собаке, что на меня кинулась голыми руками. Хозяину стоило лучше воспитывать свою блохастую шавку.” - посмеивался Искандер, криво улыбаясь.
Дверь распахнулась, сразу же повеяло холодом и сыростью, что было так неприятно для мужчин, сидевших в тепле. Малыш Люсьен вместе с Шелкопрядом занесли тело, по комплекции было ясно, что это мужчина. Кожа его синюшно-белая, а лицо и одежда вывалянные в грязи. Несмотря на то, что мужчина уже достаточно полежал, можно было без сомнений сказать, что это Фридрих. Когда его положили на спину, Март увидел лицо мертвеца и подавился едой. Он начал быстро пропивать застрявший кусок вином, кашляя. Когда он наконец-то смог вздохнуть, то сказал:
“Что с ним? Где он был, черт возьми? Почему нам ничего не сказал?”
“Ха, ну это будет лучше спросить у Тухлого Жана. Не так ли?” - Искандер быстро переменился в лице, от насмешки до накатывающей ярости.
“О чем ты?” - Жан насторожился, но ответил спокойно.
“Читай, это ведь ты, сука, его отправил. Я долго ждал, скажешь ли ты. Но ты молчишь. А Фридрих не молчал, он оставил эту записку. Здесь видно, кто его подтолкнул к этой глупости.” - бритоголовый кинул листок на стол.
Сделав тихий, глубокий вдох, Жан начал читать. Он пробежался глазами по записке. Не было сомнений, что ее написал именно Фридрих. Опустив листок, блондин вскинул брови и сказал:
“Что же, любовь толкает нас на необдуманные поступки.”
Говоря о парне, мужчина скорее имел ввиду себя. Он явно не оценил последствия, ведомый желанием поскорее увидеть Луизу, он погубил жизнь человека.
“****ый ублюдок, ты лгал нам. Я не буду иметь дел с детоубийцей.” - Искандер закричал.
“Следи за языком, выродок.” - Жан вскочил из за стола.
“А то что, рыбья кровь? Рожу бы твою бледную изрезать!” - тот накинулся на блондина с ножом.
Однако, Жан быстро понял что к чему и нанес тому ответный удар. Даже при всей своей сноровке, наемник не смог победить Тухлого Жана. Мужчина перерезал ему глотку и с пренебрежением кинул на пол.
“Ты просто блять чудовище, от тебя кровь стынет в жилах.” - взглянул на него Март вздыхая.
“Пошел вон отсюда, мы с вами больше не работаем.” - блондин кивнул на дверь и сел за стол.
“Я и не собирался, после такого то.” - Март резко встал, не желая сидеть напротив Жана.
“Пройдемте господин, соберете ваши вещи.” - шипящим, вкрадчивым голосом сказал Шелкопряд.
Увы, на этом не закончились несчастия господина Дюбуа. Он решил проверить деньги, лежащие на хранении в борделе. Каково было его удивление, когда он обнаружил, что половина из них растрачена. Куда могли деться двести пятьдесят тысяч ливров? Этот вопрос стоило задать тому человеку, который управлял заведением. Жан широким шагом обошел весь бордель, вламывась в каждую комнату. Он искал Сержи. Отворив с ноги одну из дверей, он застал сына Ангелины за любимым занятием. Его развлекали две тринадцатилетние девчушки. Абсолютно не уделяя внимания происходящему вокруг, Жан вытащил за воротник жирдяя в коридор. Заметив, что Сержи стыдливо отводит взгляд, мужчина со всего размаху влепил ему хлесткую пощечину. Потирая раскрасневшуюся щеку, Сержи все-таки взглянул в глаза блондина.
“Где мои деньги, толстобрюхий слизняк?” - Жан выкрикнул.
“Я взял немного взаймы, чтобы подарить что-нибудь красивое моим девочкам.” - свин надул губки.
“У тебя мозги жиром заплыли? Спустить двести пятьдесят тысяч чертовых ливров на шлюх? Лучше бы тебе не попадаться мне на глаза. Ты, сукин сын, всю жизнь будешь эти деньги отрабатывать своей жирной задницей. Не выйдешь из борделя, пока все *** Франции не будут отсосаны, ясно тебе?” - блондин бил его ладонями по лицу.
“Простите…” - Сержи заплакал.
Дюбуа молниеносно вылетел на улицу и дал указание Негодяю Этьену, стоявшему неподалеку:
“Отрежьте Ангелининому сыночку гениталии, он очень сильно провинился…”
“Ох ты ж, и что с ним теперь будет?” - Этьен почесал бок.
“Что-что, шлюхой станет в борделе, так же как и его мамаша.” - блондин хмыкнул.
Ох, как же быстро неслось время! К весне все чаще можно было видеть бунтовщиков, что требуют казни ее величества. В пределах своей территории Жан делал то, что мог. Хорошим примером послужит то, что происходило в начале лета. Погода была вовсе не жаркая, скорее теплая, небо затянуто облаками. Но все-же месье Дюбуа пришлось снять свой длинный камзол, чтобы не свариться в нем заживо. При свете дня с банками, полными белой краски, подчиненные мужчины отправились в разные районы города, в сопровождении тех, кто был на шухере. Чем же они будут заняты целый день? Выяснив заранее, где живут бунтовщики, их дома было решено пометить белыми крестами, которые как нельзя кстати придутся после наступления темноты. К вечеру все было готово, ни один дом не пропустили старательные работнички Жана. Отбиваясь от хозяина дома, заметившего юного вандала, Малыш Люсьен все-таки добежал до двора чудес. И теперь начиналось самое интересное, та часть, ради которой они хлопотали весь день.
“Еще раз, начинаем снизу вверх! От самых бедных до самых богатых районов. Поступим иначе - солдаты сразу же набегут и все похерят.” - сказал Жан группе своих подельников.
“Поняли!” - ребята ответили ему.
“Раз поняли, берем факелы и пошли. Нечего время терять.” - сказал мужчина и надел маску на лицо.
Так они и поступили, каждый взяв по факелу отправился к оговоренным заранее точкам. Небольшими компаниями, по четыре человека они поджигали дома протестовавших один за другим. Что же, шумиха в городе поднялась небывалая! Кто-то бросил поддержку бунтовщиков, а кто-то же напротив, лишь сильнее разозлился. А Жан все еще надеялся, что Луиза о нем помнит. Ну или хотя бы изредка вспоминает, когда ей кто-то доносит о пакостях и преступлениях, которые шайка двора чудес устраивает в городе…