Тревога сердца вот уже добралась
за край отваги, за туман и дым...
Ещё на осень и ещё на жалость
я больше стал под небом уязвим.
И никакой всесильною рукою,
где ни приткнись, хранимому не быть,
когда живёт смертельно дорогое
не только в нас, и легче нас убить.
Сквозная ширь от леса и до леса
и небо Родины размером с жизнь -
всё разлеглось пятою Ахиллеса, -
куда ни кинь, попробуй промахнись!
Исполненные помыслы благие
отныне мстят, и ясно до конца,
как извести нас - или ностальгией,
иль днями без любимого лица.
Так усмиряют загнанного зверя
сознанием, что слишком он велик,
и не уйти, и всё теперь - потеря,
и всюду сердце, и бессилен клык.