Не кажется ли вам, Уважаемый читатель, что модные словечки, льющиеся нынче потоком из уст бойких ведущих медийных программ, разного рода блогеров и менеджеров по управлению неизвестно какими процессами, утратили общечеловеческий смысл? Приобретя статус жаргонизмов, они превратились из средства общения в «птичий язык» локальных групп и группок.
Это я еще размышляю о словах, произнесенных на русском языке. Смысла в применении иностранных же неологизмов — дань моде — выполняющих преимущественно экспрессивную функцию, на мой взгляд, даже изначально не было.
Не знаю, что бы сказал Василий Розанов узнав, что в 2023 году в топ любимых сленговых словечек, указанных молодыми респондентами, попали: «треш», «свэг» и «чилл» / «чилить», однако, отношение философа к слову, особенно произнесенному церковью, на мой взгляд, и сегодня заслуживает пристального внимания? Прислушаемся к слову Розанова:
— Нет ничего непонятнее и даже мало известнее, нежели часто произносимые слова, но которые уже выветрились в истории, потеряли душу свою, — и теперь, сухие и мертвые, перебрасываются в речи и разговорах как простое украшение этих разговоров. Возникали они — и тогда чувствовались. Потом тысячу лет повторялись и теперь представляют собою тоже, что паспорт — без человека, или паспорт — покойника. «Слово» — есть, «описание примет» — есть; ну, а вот он то сам, — его нет. Он лежит в гробу или на кладбище, скрестив руки и нем.
— Слово вдруг стало резаться, когда с ним прежде играли, и очень многие хотели бы вечно играть.
— В текущее время предстоит «воскрешение слов», почти еще труднейшее, и даже действительно труднейшее, чем рождение слов. «Новая мысль родилась» — это не так трудно; и с нею естественно рождается новое слово. Нуте-ка, а поднимите вы на улице ржавую медную пластинку, остаток разбитой, изорванной гармонии, — или обрывок струны от скрипки, и заставьте ее сыграть песню...
— То, что всякое переживание переливается в играющее, живое слово: но этим все и кончается, — само переживание умерло, нет его. Температура (человека, тела) остыла от слова. Слово не возбуждает, о, нет! Оно — расхолаживает и останавливает. Говорю об оригинальном и прекрасном слове, а не о слове «так себе». От этого после «золотых эпох» в литературе наступает всегда глубокое разложение всей жизни, ее апатия, вялость, бездарность.
— Он не понимает, что за словом должно быть что-нибудь — между прочим, что за словом должно быть дело.
— У нас слово «отечество» узнается одновременно со словом «проклятие».
— Зачем слово церкви? Слово ее — в литургии, в молитвах. Эти великие сокровища, сокровища церковного слова, уже созданы (еще до книгопечатания) и есть всегда к исполъзованию. «Проповеди» едва ли нужны. Разве два-три слова и никогда больше пяти минут речи. Церковь должна быть безмолвна и деятельна.
— Поцелуй заменяет слово, поцелуй тем богаче слова — что, как музыка, он бесконечнее и неопределеннее слова. Провел рукой по волосам кающегося и изнеможенного, обнял ли. Вот «слово» церкви. Зачем говорить?
http://stihi.ru/2024/01/27/6457