Начало:
http://stihi.ru/2024/01/25/8038
http://stihi.ru/2024/01/26/4284
http://stihi.ru/2024/01/27/3680
http://stihi.ru/2024/01/28/7004
Тятя старенький рано нас научил читать. Мы в дошкольном возрасте с братишкой через день в библиотеку бегали. Себе брали книжки детские, а дедушке про войну. Домик наш был очень маленький. Избёнка с маленькой кухонкой с русской печкой. Как мы там умещались, до сих пор удивляюсь. Как же стареньким с такой оравой жить тяжело было, наверное. Но мы видели от них только любовь и всегда благодушное настроение. Спали мы на полатях, на печке, на полу. А зимними вечерами он читал нам жития святых. Книги были огромные, старинные. Их из закрытых храмов смогли унести и сберечь. Эти вечера были наполнены такой любовью и тишиной, что до сих пор остаются одними из самых тёплых воспоминаний. Потом уже, когда мы взрослыми стали и разъехались, мама сказала, что приезжал из Троице-Сергиевой Лавры монах Агафангел. Он родом из наших краёв, инзенский. И мама ему эти книги отдала. А позже старец Наум (Байбородин) нам передал переизданные два тома «Жития святых». Сказал: «Отдайте, у них нет». Эти книги мне очень в работе пригодились.
Постоянным помощником в то время у дедушки был Павел Осипович Карасёв. Кстати, нашу улицу, которая сейчас называется Луговой, тогда называли «Карасёв порядок», там почти все Карасёвы были. Павел Осипович жил со своей супругой Анной Андреевной с нами по соседству. Мы, дети, по возможности помогали им, когда они состарились. Родник у нас был под горой. В дом воды наносить проблематично было, особенно зимой. А нам с братом Виктором это было легко. И мы помогали с удовольствием. Мне тогда Павел Осипович платье в магазине купил красивое. Это по тогдашним меркам роскошь была! Долго я это платье носила, берегла его. Когда Павел Осипович скончался, Анна Андреевна очень тосковала по нему и стала забываться. Детей у них не было. Их сын воин Василий погиб на фронте. У родственников были свои заботы. Тогда Мария Даниловна Карасёва (Бородина) маме предложила перейти в дом к Андреевне и с ней жить. Так мы стали жить в просторном доме вместе с Андреевной. Мы её любили, она как ребёнок была. А она очень маму любила. Я за них всегда молюсь и буду молиться, пока жива, если Бог даст.
А 26 мая 1962 года по указу митрополита Мануила (Лемешевского) дедушку моего отца Сергия перевели настоятелем Казанской церкви села Кивать Кузоватовского района. Мы остались с мамой в Павловке. А служить в нашем храме приехал отец Димитрий. Я не знаю его фамилии. У него трагедия в семье была. Его матушку и дочку пьяный зять убил. Батюшка был очень добрый и смиренный. Мы маленькие были и то видели, как ему было тяжело, но он говорил, что на всё воля Божия. Смирялся. Это на всю жизнь для меня было уроком. Он к нам обедать иногда приходил. После него в доме была какая-то тихая радость. А отец Сергий, наш тятя старенький, написал прошение Владыке Мануилу с просьбой перевести его назад служить в Павловку, потому что там дочь одна с детьми. И 16 июня 1965 года согласно поданного им прошения Указом митрополита Куйбышевского и Сызранского Мануила переместили его снова Настоятелем Христо-Рождественского храма села Павловка, где он и служил до 1980 года.
А для церкви тогда опять были очень трудные времена – времена гонений. Действующих храмов было очень мало, и одним из них был павловский храм. Поэтому в праздники народу приходило столько, что в храм было не пробиться. Люди шли пешком из таких далёких мест, что сейчас с трудом верится, как это возможно. Но так было. Гостеприимные жители Павловки ждали и с радостью принимали богомольцев. В каждом доме были свои постояльцы. Нашими были певчие Павел Владимирович и Николай Петрович из Барыша. Они так красиво и молитвенно пели! У Павла Владимировича был такой диапазон большой – мог и высокие ноты брать и низкие. Бас у него был бархатный. У нас в доме спевки были. На спевки приходили все певчие. Помню Ольгу Степановну, Александру Жмакинскую, тётю Саню Кирюшину, Елену Воецкую (Минееву), тётю Грушу Феофилатовскую, Артёма… Пели по нотам. Мы сидели на печке и слушали. А ещё нашими постояльцами были Александра из Должникова, тётя Таня из Чаадаевки, тётя Наташа и тётя Таня из Поливанова. Тётя Таня рано умерла, больное сердце было. А ещё с ними приходил Мишенька (Косарев) с матерью из Налейки. Человек он был взрослый, но ребёнок умом. Очень любил пить чай. Сядет у самовара, пьёт чаёк вприкуску с комовым сахарком и приговаривает: «Цаёк я люблю!». Безобидный был. Мама у него была истинно верующим человеком, очень добрая и тихая.
А ещё тётя Дуся Купцова и Андреевна (Анна) из Барыша приходили, а из Качима Иван Фёдорович и Настя, Матрона из Ясачного, Александра с Еленой Воецкие (Минеевы). Мария Короткова из Жадовки у нас очень долго жила. Фамилия у неё говорящая – она сама маленького роста была. Мы её ласково называли Марусенька Коротенька. Из Папузов, из Годяйкина приходили. Встречались, как самые родные люди, с искренней любовью. Скучали друг по другу. У всех судьбы непростые были. После войны времени мало прошло... Рассказывать начнут, и наплачутся, и насмеются… Всего в жизни хватало. Они столько горестных дней пережили, столько потерь, войны, разруху, голод, репрессии… Но радоваться жизни умели. И друг над другом подшучивали безобидно. Помню, зимой, кажется, на Николу пришли со Всенощной, поужинали, потихоньку опять беседовать стали, истории свои рассказывать. Тут пришёл тятя старенький. Спросил у мамы: «Люба, покормила народ?» Все дружно ответили, что поужинали, всё вкусно. А Мария из Годяйкина и спрашивает: «Бачка (батюшка то есть), ты за какую красавицу каждый раз молишься?» Не сразу и поняли, про что она говорит. А потом догадались, объяснили ей, что это болезни - огневица и трясавица. Долго потом подшучивали над этим. Это есть такая «Молитва на всякую немощь»:
«Владыко Вседержителю, врачу душ и телес, смиряяй и возносяй, наказуяй и паки исцеляяй; брата нашего (имярек) немощетвующа посети милостию Твоею, простри мышцу Твою, исполнену исцеления и врачбы, и исцели его, возставляй от одра и немощи, запрети духу немощи, остави от него всяку язву, всяку болезнь, всяку рану, всяку огневицу и трясавицу. И аще есть в нем согрешение или беззаконие, ослаби, остави, прости, Твоего ради человеколюбия».
Зимние вечера долгие, метельные. А дома печки топятся, дрова потрескивают, лампа керосиновая. После службы и ужина все умиротворенные, устраиваются на отдых, застилают на полу себе постельку. Сестрёнка моя Ниночка забралась на печку. Там несколько человек умещались. И слышу, как они с Павлом Владимировичем обсуждают горячо, откуда произошло слово «эгоист». Она ему говорит, что от слова «эго», а он ей в ответ: «Ничего ты не понимаешь. Это от монголо-татарского ига. И не спорь со мной». Это воспоминание до сих пор вызывает улыбку.
Шура Воецкая (Александра Минеева) часто по святым местам ходила. Пешком. Она много всяких историй рассказывала. Её сестра Лена пела в церковном хоре. У неё очень сильный и красивый голос был. А Шура была интересной рассказчицей. Она нам историю одну рассказала, которую до сих пор помню. Это было во время коллективизации (а они были единоличниками). Перед посевной ночью у них в сенях кто-то начал стучать. А у них там хранилось немного зерна на семена. Голодно было, но дожили до весны, и надежда была, что выживут. А тут такое… И вот стояли они у двери, на крючок запертой, с топориком на всякий случай и просили своим окающим говорком: «ТОварищи, Оставьте на сЕмЕна, пОжалуйста!» А там молчат в ответ, и только стук раздаётся. К утру всё стихло. Напуганные, измученные неизвестностью и бессонной ночью, они крадучись вышли в сени. А там кот головой в горшок залез и застрял, вот и стучал всю ночь, пытаясь освободиться. Потом-то им было смешно. И кота «тОварищем» между собой стали называть. А ночью не до смеха было.
У тёти Паши Карасёвой останавливалась баба Феня из Базарного. Мы очень любили её за весёлость, жизнелюбие, приветливость, за её умение не унывать при любых жизненных ситуациях. Они однажды зимой шли в Павловку и на опушке леса, как на Ивлиевку идти, волка встретили. Перепугались страшно! Так она не растерялась, товаркам своим сказала, чтоб молились, а сама направила свой посошок на волка и давай кричать: «Бааах - бах!! Пух-пух!». Волк развернулся и ушёл в лес. Столько потом рассказов было!
Ходил в то время по храмам дедушка Никита. Колол дрова за кусок хлеба и чашку супа. Никогда не носил головного убора: ни зимой, ни летом. У него была седая и очень красивая шевелюра. Дедушка Никита был прозорливцем. Взрослым много чего рассказывал, я не вникала. Но помню, когда он у нас колол дрова, я около него вертелась. Он их так легко раскалывал, звонко - загляденье просто.
Он мне тогда сказал: «Сейчас про Израиль, Иерусалим, про Святую землю и говорить нельзя, как будто это выдумка всё. Но придёт время, и ты услышишь про Святую землю. Сама её увидишь. Там война будет».
Его слова сбылись. Я была на Святой земле в числе победителей Всероссийского конкурса «За нравственный подвиг учителя».
Продолжение следует