А наступит тот день, где примешь любую религию?
И отречёшься от всех «никогда», «ни за что», «как так можно?»
И сквозь тёмную хтонь след во след за Вергилием,
Как молитву дыша: бережно и осторожно –
Пусть ложится твой путь. Где-то там, где он светел и ясен.
Я пройду стороной, этой нижней отвисшей губой,
Потому что твой образ, как Беатриче, прекрасен.
Потому что, о да, Беатриче навеки со мной.
И не знать, где среда, и где преломИтся краюха.
И сады Люксенбурга, и Гефсимана сады,
Да минуют всех нас, да коснётся Всевышнего слуха
Горячо и так жадно опавшее в травы «аминь».
Здесь белёсость телес, запрокинутых намертво навничь,
Как столбы Геркулеса, как самая кромка пути…
И так просто стоять на ветрах, ничего ныне присно не знача,
И мычать невесомо, прорывая туманы: «Приди!»
…
И мой голос, что колокол. Нет, то, скорей, колокольчик:
Не раскатист и прост, неказист, обмелевший средь мысли и снов,
Призовёт не начать, а напротив, навеки покончить
Со всем тем, что не мы, но сбывается снова и вновь.
Прорасти сквозь хмель тёрна и лавр амарантовых козней —
Нерешительность битв застревает в веках тетивой.
Сердце сущий Орфей. Водам Стикса и Леты уж поздно
Не сойтись-разойтись подо мной, сквозь меня, надо мной…