Кузнец ковал тяжёлые мечи.
Идёт война, заказчики торопят.
Достал нагретое железо из печи,
И вдруг заметил: в кузню кто-то входит.
Костлявая и тощая, как жердь.
В руках коса. И в чёрном балахоне.
Кузнец оторопел: так это ж Смерть!
Сейчас и скосит. Как травинку на газоне.
Смерть огляделась, на скамью присела,
А косовище держит на весу.
– Кузнец! А я к тебе по делу.
Уж будь любезен, наточи косу.
Ну, как откажешься?! Убьёт в один момент.
Конечно, взял. Но удивился, отбивая –
Какой зазубренный и ржавый инструмент.
Ведь Смерть же косит не переставая?!
Но чисто лезвие отшлифовал.
Работает, а сам-то глазом косит:
«Вот это я и в переплёт попал…
Я наточу – она меня и скосит?»
А Смерть, как будто мысли прочитав:
– Хотя меня всегда с косой рисуют,
Коса не для убийства. Ты не прав.
И на войне не косами воюют.
Всё это так, для страха говорится.
Нет правды в человеческих речах.
Погибель ваша не в косе таится.
Она – в твоих откованных мечах!
Война. Калечат, рубят всех подряд.
Кто прав, кто виноват – не разбирают.
И не жалеют. «Смерть скосила!» говорят.
А сами ведь друг друга убивают.
Тебе отвечу, правды не тая –
Чтоб не было в твоих глазах испуга:
Да никого не «скашиваю» я –
Вы сами убиваете друг друга!
И, что бы обо мне ни говорили,
Я – не убила никого. За все века.
В свой срок ко мне все сами приходили.
Жил праведно? – тогда и смерть легка.
Седобородых старцев я встречала.
И молодых – и женщин, и мужчин.
Да, кто-то долго жил, а кто-то мало.
Но убиенным не был ни один!
Кузнец, ты понял? Умирали сами.
Я их встречала за Смородиной-рекой –
С улыбкой, с райскими цветами.
Вела туда, где ждёт блаженство и покой.
Была Богиней Вечного Покоя –
Красивой, гордой, статной, величавой.
А имя было у меня какое!
Теперь зовут старухою костлявой.
А на войне что те, что те – убийцы оба,
И не изменятся до самого конца.
Нет благости на лицах. Страх и злоба.
А ведь бывает – без голов и без лица.
Я им уже не улыбаюсь. Только плачу.
А со слезами и краса моя ушла.
Лицо давно под капюшоном прячу.
А ведь когда-то я красавицей была.
Всё платье мне испачкали в крови.
А было малахитово-зелёным.
Теперь его хоть выбрось и порви!
Вот и хожу под чёрным балахоном.
Кузнец молчал. Он лезвие точил.
Брусок убрал и потянулся к молоточку.
Поправил ручку, клинышек подбил.
На волоске опробовал заточку.
Остра, как бритва. Добрая работа!
Блеснула зеркалом стальная полоса.
Кузнец спросил, как будто вспомнил что-то:
– Смерть, а зачем тогда тебе коса?
– Дорога в рай травою заросла.
Давно уже там люди не ходили.
Вот раньше – да, дорога торною была.
Когда по доброму, по праведному жили.
Там райские цветы росли когда-то.
Ушли под горькую полынь и лебеду.
Я и решила – покосить же надо.
Того гляди, сама дороги не найду.
Взяла косу в заброшенном сарае.
Пришла к тебе – чтоб, значит, наточить.
Забыли люди, где дорога к раю.
Но, всё-таки, порядок должен быть?
Расчувствовалась я с тобою что-то.
Пора за дело браться, за своё…
Да, кстати, сколько денег за работу?
– Нет, нет!!
Он даже отшатнулся от неё.
Смерть погрозила пальцем строго:
– Так не бывает. Заработал – получи.
Я знаю, у тебя детишек много.
Вот и бери. И на портки, и на харчи.
Вот кошелёк. И серебро, и злато.
А сколько нужно – разберёшься сам.
– Нет! Извини. Мне лишнего не надо.
– Как знаешь. Ну, пожертвуй их на храм.
Ещё придётся убиенных отпевать.
А храм у вас стоит давно забытым.
А вот тебе, кузнец, хочу я пожелать:
Прийти ко мне усопшим. Не убитым!
И Смерть ушла. Растаяла в ночи.
Печь остывает. А по новой не растопит.
Вздохнул кузнец и взялся за мечи.
Война идёт. Заказчики торопят…