Мастер на кушетке в полутёмной комнате лежал,
Он не был болен, он просто очень устал –
Ведь ему уже шестьдесят три года!
Лежал он тихо и смотрел на стену:
Вся она его картинами увешана
И среди них он сам – какой-то старичок.
Он то ли смеётся, то ли вот сейчас заплачет,
Странная полуулыбка на лице, как гримаса.
Художник на портрете себя не пожалел,
Он то изобразил, что в зеркале увидел,
И вот он – какой-то жалкий старикашка на холсте.
Он смотрит на мир и вроде улыбается,
Но разве можно улыбаться, после того, что было –
Он столько близких уже похоронил…
И никому не нравится его автопортрет:
Зачем он лишнего на себя наговорил?
Без всякой жалости мастер изобразил себя:
Смешной, ублюдочный – зачем он сделал это?
А мастер на кушетке тихо лежал,
Если бы ещё не было в висках этой тупой боли!
И старичок, что смотрит со стены, чуть веселит его:
Пусть он чудной, но ему уже всё нипочём.
Он цену всему знает, он прошёл огонь и воду,
Он знал паренье птиц и их падение на землю,
Знал он всё и пережил он всё,
И вот он смотрит с полустрадальческой усмешкой:
Да, он умнее тех, кто будет рассматривать его.
Вот он выходит на свет из темноты,
На золотистом свету стоит и обретает сам цвет золота,
И смеётся, с морщинистой лукавою гримасой,
И наплевать ему уже на всё…
А в дальнем углу комнаты стоит мольберт,
Лишь наполовину записан холст на нём
И мастера он ждёт, но дождётся ли?
Художник переводит взгляд на другой угол,
Там темным-темно, там – беспросветно…