https://www.culture.ru/persons/8623/valerii-bryusov
https://www.litres.ru/author/valeriy-brusov/ob-avtore/
https://www.nlobooks.ru/books/perepiska/1261/
https://core.ac.uk/download/pdf/228442366.pdf
Валерий Брюсов и Япония
_________________________
Стоит к этому прибавить ещё несколько библиографических фактов: дед Брюсова был крепостным крестьянином Костромской губернии, и ещё его отец родился крепостным. Страстью к обучению Валерий Яковлевич пошёл в него: отец учился грамоте, с жадностью осваивал естественные науки, в 60-х годах стал вольнослушателем Петровской академии, через Писарева и Чернышевского приообщился к революционным подпольным кружкам. Так что семья Брюсова была из самых низших слоёв, а самодельный интеллигент-отец пропитал соответствующей атмосферой весь дом, так что маленький Валерий её воспринял вполне успешно. Поэтому он с восторгом встретил Октябрьский переворот 1917 года.
Валерий Брюсов является одним из крупнейших поэтов Серебряного века русской поэзии. Он творил в то время, когда мы в России открывали для себя Японию. Представления об этой стране органически входят в общее представление русских о Востоке, как обетованной земле и потерянном рае, отсюда идет идеализация Японии и восхищение японским искусством. Крупнейшие русские писатели и художники той эпохи не прошли мимо Японии, она разнообразно и причудливо отразилась в их творчестве. Есть такое понятие - русский японизм, то есть увлечение Японией, через него прошли Николай Рерих и Мистислав Добужинский, Константин Бальмонт и Андрей Белый.
На русских художников и писателей Япония воздействовала почти исключительно опосредованно - через Европу, через творчество Обри Бердслея, Тулуза Лотрека, Клода Моне, Эдгара Дега, Густава Климта и других художников, а также поэтов. Идя по пути европейских собратьев, русские художники вводят в свои картины визуальные образы Японии - веера, куклы, гравюры, фарфор, кимоно. Особенно большое влияние на русское искусство оказала японская гравюра, отсюда в русском модерне заимствования, продиктованных влиянием японской гравюры, это и плоская манера письма, и непринужденная ритмическая игра линий, и особый орнамент из природных мотивов.
Валерий Брюсов тоже не был в стороне от японизма, но не все так просто в теме "Брюсов и Япония". Мы знаем Валерия Брюсова как поэта, литература была, безусловно, главным, но не единственным делом его жизни. Был еще и другой Брюсов - историк, философ. Валерий Брюсов всерьез обращается к политическим проблемам современной ему России. Еще в университете он учился у виднейших историков своего времени, с тех пор всерьез интересовался историей. А еще была любовь к географии, к карте, к воображаемым путешествиям и описаниям подвигов землепроходцев и завоевателей.
Японизм проникал в русское сознание через сферу культуры, а не политики. Гейши, кимоно и самураи казались изящными атрибутами быта, деталями экзотического интерьера, далекого от действительности. Русско-японская война 1904-1905 годов вызвала в России небывалый всплеск интереса к Японии и японской культуре. В разгар японофобской кампании в стране Валерий Брюсов в журнале "Весы" публикует японские гравюры, преклоняясь перед великими японскими художниками. И он же допускает не только прославление русской истории и русской армии, но и крайне резкие антияпонские высказывания. Вот, например, выдержка из частного письма Валерия Брюсова от 24 марта 1904 года, написание японских фамилий оставляю на совести автора.
"Ах, война! Наше бедствие выводит меня из себя. Давно пора бомбардировать Токио... Я люблю японское искусство. Я с детства мечтаю увидеть эти причудливые японские храмы, музеи с вещами Киенаги, Оутомара, Ейси, Тоекуни, Хиросими, Нокусай и всех, всех их, так странно звучащих для арийского уха... Но пусть русские ядра дробят эти храмы, эти музеи и самих художников, если они там еще существуют. Пусть вся Япония обратится в мертвую Элладу, в руины лучшего и великого прошлого, - я за варваров, я за гуннов, я за русских! Россия должна владычествовать на Дальнем Востоке, Великий Океан - наше озеро, и ради этого долга "ничто» всей Японии, будь их десяток!"
Или вот цитата из письма поэта Максимилиану Волошину: "Япония будет раздавлена страшной тяжестью России, которая катится к Великому Океану по столь же непобедимым космическим законам, как лавина катится в долину".
Валерий Брюсов одновременно восхищался Японией, ее искусством, ее художниками и параллельно призывал бомбить Токио.
Лягушка Басё и Валерий Брюсов
____________________________
Он был не только первым русским символистом, теоретиком стиха и критиком, которого боялись, но и великим русским мистификатором, любителем оккультных наук. Состоял в тайных обществах и окутывал себя их пеленой: одним вечером его ждали в двух домах, в один из которых он явился поздно, выключил свет и исчез. В тот момент люди были готовы поверить, что это был не сам Брюсов, а его тень.
Учился поэт на историко-филологическом факультете Московского университета, был невероятно жаден до знаний. Окончив в 1899 году университет с дипломом 1-й степени, Брюсов устраивается в журнал П. Бартенева «Русский архив». За 20 лет выучил 20 иностранных языков, причём так, что мог с ними работать.
Доходил до такого уровня, что становился профессионалом во всём, за что брался. По-другому работать отказывался. В 1916 году ему предложили редактировать поэзию Армении с древнейших времён до наших дней. Упрашивали, умоляли. Он погрузился в тему, обдумал, но поставил условие: для работы ему нужно заняться армянским языком, хорошо его выучить. Выучил до такой степени, что стал выступать с лекциями, посвящёнными армянской культуре, в честь пятидесятилетия получил звание народного поэта Армении.
Одни считали его исключительно талантливым, другие думали, что он добивался всего только благодаря трудолюбию. Но и то, и другое было ему в равной степени присуще: никто, кроме него, не пел такие гимны труду и дисциплине. Он хотел подчинить себе всё: читателей, время, женщин. Его требовательность к себе была ради памяти, самоутверждения, ради вечности. Ради себя в этой вечности.
В 1901–1905 годах Брюсов принимает участие в создании альманаха «Северные цветы». В 1904–1909 годах занимает пост фактического редактора русского символистского журнала «Весы».
В это время в журнале появилась рецензия на русский перевод книги В. Г. Астона "История японской поэзии". Автор резенции пишет, что книга Астона отчетливо даёт ощутить, как чужда европейцам японская культура. Например, японские стихи - силлабические, рифмами не пользуются, и их формы стихотворения "танка" и "хайкай" состоят в первом случае из тридцати одного слога, а во втором - всего из семнадцати. По словам английского дипломата, в японском языке почти не существует местоимений, и японцы вообще не склонны к одушевлению неодушевленных предметов, хотя в переводах это присутствует.
Брюсов приводит в качестве примера два стиха которые ему больше всего понравились.
Кто мог бы это быть
Что дал любви
Такое имя?
Простое слово - смерть
Он мог бы также применить.
***
О! старый пруд!
Скачут лягушки в него -
Всплески воды.
(Басе)
Можно сказать, что реценция повлияла на творчество Валерия Брюсова "а может, он сам и написал её?" Свидетельство тому его стихи.
Кто назвал любовь?
Имя ей он мог бы дать
И другое: Смерть.
***
О, дремотный пруд!
Прыгают лягушки вглубь,
Слышен всплеск воды
Брюсов понимает японскую поэзию следующим образом;
Танка любимая форма старояпонских поэтов, стихотворение в тридцать один слог, расположенные в пяти стихах, по характеру японского языка - без рифм. Хайку - как бы укароченная танка - три первых стиха. Японские поэты умели вкладывать в тридцать один слог выражение сложных и многообразных чувств. Для европейца танка кажется вступительным стихом, своего рода идея, к ненаписанному стихотворению". Скорее всего, именно поэтому он попробовал укоротить стихи Фукоябу, в новом варианте мысль стихотворения чётка выражена, и это даёт более яркое и сильное впечатление, чем перевод Мендрина. Любопытно, что танка Фукоябу, которая в Японии не так широко известна, пройдя через столетия, привлекла внимание русского поэта и побудила его переработать её в другую форму. Что касается второго стихотворения, сразу видно, что Брюсов выбрал слово "дремотный", а не "старый" как это было в оригинале. Возможно он хотел подобрать слово из пяти слогов как в подлинном хайку.
старый пруд
прыгнула в воду лягушка
всплеск в тишине
Японцы считают, что слово "фуруикэ - старый пруд" придает этому хайку внутреннюю углублённость, утончённый вкус, чуждый пышности и паказной красоты, грустную прелесть "саби". Как считал один из учеников Басё, Сикоу, сначала его учитель придумал "скачут лягушки в него, всплески воды". Но другой ученик, Кикау, предложил для первой части цветы "керрии" однако "мастер" решил выбрать "старый пруд". Этот эпизод дает нам понят, как важно это выражение. Цветы "керрии" создают весенную, пышную атмосферу, но недостаточны для выражения сущности "саби".
Что касается всплеска, то Брюсов выбрал едиственное число, не так как перевёл его Мендрин, скорее всего он хотел выразить что-то близкое к "саби".
Впрочем и в брюсовском варианте есть своя прелесть. В слове "дремотный" чувствуется тишина, мечтательность. И в отличие от Мендрина, поэту удалось придать стихотворению внутреннюю углублённость.
Брюсов написал эти хокку для того, чтобы подготовить хрестоматию всемирной поэзии "Снов Человечества", которая по его замыслу, должна была представить "лирические отражения жизни всех времен и народов". В объяснении автора к этой хрестоматии он говорил, что заглядывал в грамматику японского языка и, хотя не имел времени изучить его, все же смог составить себе некоторое понятие о нём. Брюсов знакомился с японской поэзией, как и большинство из нас, по переводам и благодарил лингвиста С. А. Полякова, давшего ему представления о персидском и японском стихотворениях. Японская поэзия в хрестоматии должна была представлять средневековье.
(В. Брюсов)
Устремил свой взгляд
чуть защёлкал соловей,
на вечерний сад;
там средь сумрачных ветвей,
месяц - мертвого бледней.
***
Это ты, луна,
души мне томишь тоской,
как мертвец бледна?
или милый взор слезой
омрачился надо мной.
***
по волнам реки
неустанный ветер с гор
гонит лепестки.
если твой я видел взор
жить мне как же с этих пор.
Лично у меня из Брюсовской "танка" получилось такая "хайку".
По волам реки:
в лодке заспанный рыбак -
гудок теплохода.
(Арике Амая)
(В. Брюсов)
Вижу лики луны,
Видишь лунный лик и ты,
и томят мечты:
если б как из зеркала,
Ты взглянула с вышины!
***
В синеве пруда
Белый аист отражён:
Миг - и нет следа
Твой же образ заключен
В бедном сердце навсегда.
В этих произведениях можно заметить определённые влияния японской поэзии. Во - первых это следует из таких образов, "вечерний сад, ветер с гор гонит лепестки". В японской поэзии также луна волнует наше сердце.
(Сайге)
Луна ли это,
что вздохи вызывает
и скорбью страстной
меня волнует? Или
слеза из глаз печальных?
Кроме того, как мы видим в пятой танке, контраст между мимолётностью и вечностью представляет собой важную идею, которая часто встречается в японской поэзии. Однако брюсовское "луна бледна как мертвец" - чуждое сравнение, по крайней мере для средневекой поэзии. К тому же Брюсов уделяет большое внимание зрению; "взгляд, взор, ты взглянула". Это напоминает нам не традиционную японскую поэзию, а строфу брюсовских стихов.
И поднял я к тебе глаза,
Прощаясь с бронзовой решеткой.
Твой взор глядел темно и кротко,
И в нём дробилася слеза.
В этих произведениях можно заметить определенное влияние японской поэзии, но скорее это сочетание японской и русской поэзии, а не подрожание японской поэзии.
Далее я не буду разбирать поэтические методы, позволяющие достигать такого эффекта, ограничусь лишь одной общей идеей. Существует множество, "как говорит А. Андреев" определений того, что считать стихами, а что - поэзией, и где они пересекаются. Известно, что стихами можно передавать историю государства, рекламные лозунги, научные и религиозные истины и многое другое. Поэтому в поэзии меня привлекает как раз противоположное: не идеи и концепции, и даже не языковые изыски, а возможность передачи неформализуемых, зачастую мимолётных чувств человека, возможность запечатлеть те редкие моменты нашей жизни, когда мы неожиданно ощущаем невидимую связь со всем окружающим нас миром.
В 1914 году, во время Первой мировой войны, Брюсов отправляется на фронт в качестве военного корреспондента «Русских ведомостей». В 1916 году публикует сборник «Семь цветов радуги».
С приходом к власти большевиков, в 1917–1919 годах, Валерия Яковлевич занимает пост руководителя Комитета по регистрации печати. В 1919–1921 годах был назначен председателем Президиума Всероссийского союза поэтов. С организацией в 1921 году Высшего литературно-художественного института Брюсов становится его ректором и профессором.
Валерий Яковлевич Брюсов умер 9 октября 1924 года от воспаления легких. Похоронили поэта на Новодевичьем кладбище в Москве. В память о жизни и творчестве Брюсова Валерия Яковлевича на его могиле установлен монумент с портретом.