Такие времена, стихи осточертели,
но всё-таки пишу, возможно, что назло
тому, что до сих пор живёт в иссохшем теле,
назло себе и тем, кому не повезло.
Читателю, увы, мой текст не будет сладок -
прокурена гортань, поэтому хриплю,
но всё же не прошу ни звёзд, ни шоколадок,
и сотню не спешу дербанить по рублю
в угоду февралю, мешая с крепким пойлом
всю горечь резких слов и греясь у костра.
Ещё готов любить, мой текст не стал бесполым,
зима катит в глаза - история стара.
Нет, я не муравей, стрекозок принимаю,
а вовсе не гоню, не воин и не тать,
я слышу, как течёт мелодия немая,
которую пока умею нашептать.
Февраль - халиф на час, советов не давая,
я мнение моё не тычу всем вокруг.
Ну что любовь зимой? Порука круговая?
И значит, я перо не выпущу из рук.
Как едок горький сок желудочного жима,
но если от огня тоскуешь вдалеке -
не нужно о войне, она непостижима,
обжёгся на воде, а не на молоке.
О чём ещё, скажи? О чём-то постороннем?
О том, что всё прошло, растаяло, как дым?
Читатели шумят - пиши, тогда не тронем,
зайдём на огонёк, немного посидим,
допьём и доедим, тебе немного надо...
И я пишу взахлёб о том, что знаю сам.
Любимая, ты как? У вас там канонада,
и эта хрипотца присуща голосам
написанных стихов. О чём ещё сегодня?
Не знаю, подскажи... Не нужно свысока
твердить, что это дар, скорее, казнь господня,
когда слова, что кровь стекают с языка.
Напрасная возня, ведь язву я не выем
на дне чужой души, порыв необъясним.
Подшучивать легко над гоголевским Вием,
но если он пришёл, о чём шептаться с ним?