Глава 3.
Шёл две тысячи шестнадцатый год. Вроде бы уже были заключены Минские соглашения и больше нет здесь жарких боёв как в две тысячи четырнадцатом году. Вот именно в этот период и произошло моё первое боестолкновение с врагом. В данный период от линии боевого соприкосновения была отведена в тыл вся тяжелая техника, и мы просто держали оставшиеся позиции. Рано утром прямо на наш пост, неожиданно вышла украинская диверсионно-разведывательная группа (ДРГ). Вначале мне было не понятно, что начало происходить. Я просто был в шоке, когда началась стрельба, и ненадолго впал в ступор. Внутренне, ещё задолго до того, когда произошло внезапного боестолкновение, я настраивался на, что-то подобное. Считал, что можно приготовился ко всему. Как оказалась совершенно нереально всё это. Как бы ни подбадривал сам себя, всё равно растерялся по началу. Сейчас я понимаю, что каким бы там себя Рембо не считал, всё равно будишь тупить в первом бою. Когда на нас вышла ДРГ, я был в траншее с другими ополченцами. Когда застучали автоматы, и начали свистеть пули, мы укрылись за бруствером окопа. Именно в этот момент прямо над моей головой вражеские пули стали выбивать из бруствера фонтанчики земли. У меня возникло ощущение, что все они целятся именно в меня. Несмотря на то, что в учебке меня хорошо готовили к подобной ситуации инструкторы и объясняли, как принимать бой я растерялся. Поэтому от волнения, сдуру я выпустил весь магазин автомата одной длинной очередью. Хорошо конечно в такой ситуации сразу взять себя в руки и начать расчетливый огонь. У меня так не вышло… Произошёл очень большой выплеск адреналина и сердце с такой скоростью забилось в груди, что я подумал наверное оно выпрыгнет наружу. И накатил страх! Не такой, как например когда ты идешь, расслабленный и из-за угла неожиданно вылетает машина тебе навстречу. Или когда кто-то, из друзей тихо подкравшись к тебе, неожиданно пугает, и ты вздрагиваешь от испуга. Нет не тот. Он был какого-то животного метафизического происхождения. Вот такие ощущения у меня возникли в первом бою. Помню. Что я ещё подумать успел: «Какого хрена я здесь делаю? Зачем я сюда приехал? Брось к чертовой матери этот автомат! Не твоя это война!» Вот такие были первые мысли. В тот момент мне очень помогло, что радом находились товарищи, которые имели боевой опыт и уже отбивали нападение противника. Здесь находились и те, кто, как и я его не имел. После того как бывалые воины открыли огонь после недолгой заминки открыли его и новички. Тут подумалось: «Ага, ребята мои бой уже ведут, а я, что ссыкло что-ли»? Быстро перезарядил оружие и уже вёл бой по науке. Я поглядывал на опытных бойцов и старался запомнить, что и как они делали. За ту, минутную слабость мне было очень стыдно, так как у меня многие родственники воевали. Вот тогда я и сказал сам себе: «Всё Винтик соберись»! С такими мыслями я вёл дальше ответный огонь. То первое боестолкновение мне показалось вечностью, а на самом деле оно длилось около десяти минут. Укропы нас не ожидали здесь встретить и поэтому не особенно были готовы к бою. А по ощущению мне казалось, что бой длился несколько часов. В дальнейшем стрелкотня случалась либо в обороне, либо когда специально шли на штурм с применением стрелкового вооружения. Всё это так идёт. Дальше понеслось. Мне было многое интересно. Я думал, что по своей сути война одинаковая везде. На ней гибнут люди, что военные, что гражданские. Разрушаются города. У нас были парни, которые воевали ещё в Афганистане. Были и те, кто воевал в первую и вторую Чеченские компании. Они говорили, что Афганская война намного легче Чеченской, а Чеченская в свою очередь, намного легче по сравнению с войной на Донбассе. В тех конфликтах у противника было очень мало артиллерии, а здесь её очень много. Да к тому же появилось нововведение, такое как повсеместное использование беспилотных летательных аппаратов. Их же раньше никто не применял. Сейчас вообще использование беспилотников стало практически повсеместным и обыденным. Практически появился новый вид вооружения: «Летит птичка, и раз, что-то сбросила и кто-то уже на минус». Я хорошо знал это, так как я задолго до начала специальной военной операции прошёл боевые действия на Донбассе. Обе стороны вооруженного противостояния уже были готовы использовать БПЛА, что Хохлы, что ополчение на Донбассе. Дроны изначально использовали обе стороны, но не для сбросов или в качестве Дронов-камикадзе, а для проведения разведки. Когда вычисляли противника с их помощью и наводили Арту, и она накрывала своим огнём подразделения или технику. Так делали, что они, что мы. Жаль, что первыми не мы, а именно хохлы первыми осознали и начали внедрять и использовать весь широкий спектр возможностей БПЛА. А именно сбросы различных боеприпасов (воги, гранаты, лёгкие мины) или использование скоростных ФПВ дронов начинённых взрывчаткой в качестве Дронов-камикадзе. Когда началась специальная военная операция, у нас было очень мало БПЛА. Значительно меньше, чем у противника. Вначале мы с их помощью производили только разведку. Когда же увидели тактику применения БПЛА противником, тогда все поняли, что и мы можем этим пользоваться. Нам пришлось навёрстывать упущенные возможности. В данный момент у нас и противника примерно равное соотношение в этом плане. Местами мы действуем даже намного успешнее. Но надо отдать должное и нашему врагу, который хорошо умеет использовать БПЛА на поле боя.
Так же хочу сказать пару слов о технике и её роли в современной войне. Помимо того, что мы на ней приезжали на войну, я бы ещё сказал, что на этой войне она играет очень важную, пожалуй, даже, ключевую роль. Надо отметить, что был такой момент, что на передок мы на технике не доезжали. Берегли её. Было всё видно, и хохол находился недалеко от нас. Они внимательно просматривали все подъезды к лесопосадкам. Как только нашу технику засекали, сразу били по ней из «тяжелого». Из всего, что у них было в наличии. Поэтому мы разгружались за два – три километра от переднего края, выгружали боекомплект, снаряжение, воду и несли потом всё на себе. После чего на пункт временной дислокации техника уезжала не вся. Оставшуюся технику тщательно маскировали так, чтобы «птички» не могли её засечь. Она была жизненно необходима для эвакуации раненых. Мы шли на штурм, и всем было понятно, что скоро будут трёхсотые и двухсотые. На такой случай она и нужна. Рядом с машиной всегда находился водитель и пара стрелков для её охраны. Они же при необходимости, исполняли роль санитаров. С передка по возможности раненых и убитых всегда старались отнести к машине. Те раненые, кто мог двигаться должны были добираться до места эвакуации самостоятельно. Там уже им оказывали всю необходимую медицинскую помощь. После погрузки раненых и убитых техника незамедлительно уезжала. Бывали случаи, когда возникали проблемы с боекомплектом. Если правильно не рассчитали расход БК, то штурм начинал захлёбываться, и требовалась его срочная доставка. А если БК полностью закончится то, что? Либо бойцы навсегда там лягут, либо они вынуждены будут отойти и позиции будут утрачены. А мог и самый худший из всех вариантов произойти – украинский плен. Поверти: гораздо лучше умереть, чем попасть к ним!
Украинского плена я начал боятся ещё с две тысячи пятнадцатого года, в период своего участия в ополчении Донецкой Народной Республики. Однажды я участвовал в обмене пленными и своими глазами увидел, какими они возвращаются оттуда. У всех без исключения бывших пленных ополченцев нарушена психика. Они рассказывали нам, что укропы пытали и истязали их так же, как поступали с пленными гестаповцы во время Великой Отечественной войны 1941-1945 года. Я лично этого не понимаю! Ну, взял, ты его в плен, оставь, всё человек безоружный уже. Да, он воевал против тебя, держал в руках оружие, стрелял. Да, злость есть, но он повержен уже. Будь выше этого. С тех пор мне хорошо известно, что некоторые украинцы проявляют по отношению к пленным чрезмерную жестокость и нечеловеческое озверение: ломали людям кости, отрезали конечности, забивали до смерти. Я не могу понять, зачем они так поступали. Для чего? Самоутвердится за счёт страдания другого? В таком случае человек не самоутверждается, а, на мой взгляд, становится каким-то шакалом, нелюдью. Перестаёт человеком быть. Мне страшно становилось при мысли самому всё это претерпеть. Одно дело если где-то тебя осколками снаряда посекло, и ты инвалидом остался. Совершенно другой вопрос, если ты к ним в плен попал. Конечно, изобьют сразу это понятно, но потом? Что будет потом? Кости переломают, конечности отрежут или отрубят? Изуродуют? Издевательства и пытки разного рода претерпевать мне не хочется совсем. Не хочу всего этого испытывать. Поэтому я и считаю, что плен это самый наихудший вариант, который может произойти на этой войне. У меня был знакомый, и он попал в плен к укропам ещё вначале специальной военной операции и по обмену в конце весны две тысячи двадцать второго года вернулся домой. У него были отрезаны все пальцы на руках и ногах, отрезаны уши, язык и нос. Отрезаны гениталии. Просто ужас! Прожил он дома три дня, не выдержал парень, просто сломалась психика, и он покончил жизнь самоубийством. Реально это уже не жизнь. Даже если ты вернулся домой целым, а кто-то не целым. Ты сломлен и всё. Даже если такой человек останется на войне, он не будет потом просто воевать – он будет жестоко мстить! Мстить до тех пор, пока его жизнь не закончится! Я вам говорю: «украинский плен гораздо хуже, чем любая тюрьма!» В тюрьме хоть не так всё происходит. Там не ломают каждого второго. Если ты накосячил что-то по закону и тебя посадили, то ты просто отбываешь своё наказание. С пленом это вообще нельзя сравнить. Плен это что-то другое, жуткое до дрожи внутри. Лучше себя гранатой подорвать. Я всегда носил её с собой на этот случай. Слава Богу, не пригодилась.