1980 год – год Олимпийский. Во время проведения ее мы работали в обычном режиме. Необычным было то, что билеты на станции Балабаново на электричку в Москву продавались только при предъявления паспорта, содержащим штамп с пропиской в Москве. А у меня прописка была в Московской области. Это обстоятельство вынуждало дополнительно предъявлять моё командировочное удостоверение в эти «палестины».
Музей «Архангельское» был включен в перечень объектов Олимпийского значения. Для того, чтобы гости «Олимпиады – 80» не чувствовали ни в чем дискомфорта, у остановки «Архангельское» стоял мобильный пункт обмена валюты. В сувенирных киосках было полно всякой всячины из Хохломы, Гжели, Жостово, Холуя, Палеха, Дымково и много ещё подобного из народно-прикладного искусства ... И недорого, что сейчас эта всячина стоит безумных денег.
В книжных киосках было навалом редких в то время книг-альбомов по искусству. Когда я возвращался из командировки после смены, я шел к Ивану в музей. А он, пользуясь своей неописуемой популярностью, водил меня на музейный склад, в котором было всё продаваемое в киосках. Учитывая, что денег у меня при моей работе было всегда в достатке, то я покупал там всегда рублей этак на 100.
Билетов на посещение олимпийских игр у нас на фирме не распространяли. А вот где работал Виктор Комаров – было да. Ему одному было скучно смотреть на спортивные состязания, и он предлагал мне ходить с ним. Причём билеты раздавали бесплатно, но с условием обязательного присутствия на трибунах.
В буфетах в Лужниках продавали бутерброды с настоящей финской колбасой (ешь столько, сколько сможешь), рекой текли реки из фанты, кока-колы и прочей невиданной нами химической дряни. В стране такого широкого явления никогда не было, а тут – пожалуйста. Вкусили и мы немного западных харчей. Ещё было полно в продаже западных сигарет, которые мы видели только в рекламах, напечатанных в западных блестящих глянцевых журналах …
Казалось бы – «Вот она жизнь!». Но что-то было не так от той сытости и ароматного, «быстросгорамего» табака.
Да и шут с ним.
«Ода» Белорецку
Мама много раз ездила на отдых по путевкам. Кто их давал, куда и как, я сказать не могу. Знаю одно – в СССР почти все могли ездить в разные концы страны для лечения или просто отдыха. Из каждой такой поездки она привозила новых знакомых. Одни в дальнейшем становились близкими друзьями, другие потихоньку исчезали.
В период одного такого отдыха она познакомилась с семьей из Белорецка (к сожалению фамилия позабылась). Потом их сын Вениамин часто приезжал в Москву для лечения и останавливался у нас. Мы были ровесники и очень сдружились. Эта семья все время приглашала приехать к ним на Урал и погостить.
На работе у меня, как это ни странно, накопилось много отгулов. Кроме нахождения в командировке я часто иногда работал на стройке, а то оказывал помощь в подшефном колхозе (или совхозе) возле Химок. В НПО вышел негласный приказ – отгулы аннулировать, если их не отгуляют до такого-то и такого-то.
Жалко было бы, если эти отгулы пропадут. И мне в голову пришла идея – «А поеду-ка я в Белорецк!».
Договорился с руководством отдела, оно пошло мне на встречу и у меня по длительности вышел целый отпуск, который выпал на август. Купил билет на поезд и связался по телефону с дружеской семьей.
Ехал в те края два дня и две ночи. К сожалению, сам Белорецк находился в стороне от станции моего назначения. Выхожу в ночь под утро и думаю, как быть дальше. Тут в темноте меня берут в крепкие объятия, словно клещи, со словами:
– Привет, брательник!
Восстановив дыханье – ответил тем же.
Меня встречали Веня и его отец – дядя Володя (конечно, «дядя» и его другие родственники для меня условные). Они приехали встречать меня на своей «копейке». Где, как мы ехали сказать не могу. Вокруг была сплошная ночь.
К ним в квартиру мы появились около 6 утра по местному времени и под самый гудок. Я не оговорился именно гудок. Это было первое чудо Белорецка. Я в шутку высказался, что гудит вместо будильника.
А оказалось, что оно так и есть. Мало того, через час чудо повторилось. Оказывается, весь город работал на металлургическом заводе, построенным ещё Демидовыми, как сейчас говорят – градообразующее предприятие. Гудок (ещё тот, демидовский) давали утром и вечером. Он служил сигналом для подготовки смены к работе.
Я сколько прожил в Белорецке, так и не смог приспособиться к этому гудку, но я и не местный. Мне же не идти на смену.
По приезду в квартиру к моим друзьям, все сели за стол. Тетя Тамара и дочь Валентина накрыла стол в ожидании такого гостя в сопровождении своих близких. Компанией выпили и закусили, но учитывая, что я с дороги, то дали мне возможность совершить необходимые деяния в области личной гигиены и после этого, преданию праведного сна.
Я выспался и после того, как очухался от дневного сна (надо помнить, что разница с Москвой по времени была 2 часа), с Веней пошёл гулять по городу. Город ничем особенным не блистал. Обыкновенная архитектура, дома, окрашенные в жёлтый или серый цвета. Зато было очень чисто и тихо. Правда, в то время и в Москве машин было не так, как сейчас … Но всё же.
Через город протекала речка Белая. В черте города она была очень узкая и какая-то безводная, хотя, как говорилось в истории – «До сего места ходили баржи». Об этом факте трудно было себе представить.
Во время прогулки я заметил, что встречавшиеся нам мужчины несли полиэтиленовые пакеты с какой-то желтой, напоминавшей по виду мочу, жидкостью. Это было второе чудо! Оказалось, что в пакетах было налито местное пиво.
Я выразил желанье попробовать сей популярный местный носимый напиток. С целью удовлетворения моего желанья мы подошли к первой попавшейся «квасной» бочки, в которой было налито пиво. В ассортименте из посуды для питья у продавщицы была одна пол-литровая кружка и кипа целлофановых пакетов. Мы попросили налить нам на пробу пивка. Проба была осуществлена единственной измерительной кружкой прямо в пакет.
Пиво оказалось каким-то кислым, не пенным. Иного другого и в помине не было. Налили себе пару литров в пакет, и стали ходить ничем не отличаясь от белорецчан, как все мужчины города.
Придя домой, мы еще выпили по стакану жижи, и остатки вылили в унитаз. Наверное, как мы поступили, так поступали немногие. Иначе, зачем им носить пакеты с пойлом.
Третьим чудом было то, что Белорецк находился как бы в горной чаше. Горы окружали его по кругу. Туча, залетевшая в это котлован, ходила по кругу и лила, сколько можно, покамест совсем не выливалась. Эта была особенность климата – если Солнце, то до последнего лучика, а если дождь, то до последней капли.
Дальше нумеровать чудеса не буду, а они были! Меня водили показывать по гостям, если быть точнее, то по друзьям и родственникам. Многие были наслышаны обо мне и маме. Теперь меня живого можно было увидеть, услышать и даже пощупать.
Больше всего запомнился поход в гости к дяде Гене (двоюродный брательник тёти Тамары) в баню.
Баню я очень любил. Мы у себя в Архангельском посещали общественную баню каждую субботу. Наверное, слово «посещение» будет, скорее всего, не уместно. Баню брали приступом.
Сначала в раздевалку проникал один (в основном это был В. Луценко), как бы посмотреть. Он ловил момент, когда освобождался шкафчик и занимал его своей одеждой, а далее было дело техники. Внутрь проникал следующий и раздевался в этот шкафчик, затем другой и так до последнего сотоварища.
Потом процесс шел в обратном порядке. Из общего вещи перемещались В освобождавшиеся шкафчики, только уже каждый занимал себе свой шкафчик. Народ в фойе при этом молчаливо роптал – «Мол, сколько людей помытых вышло, а мест как не было, так и нет». Нас этот ропот никоим образом не волновал.
Но вернемся к дяде Гене и его бане.
У дяди Гены с семьей в городе, в прочем, как у многих, был свой рубленный из бревна дом, участок столько-то соток. В конце его стояла небольшая банька.
В ожидании гостей, баньку он затопил с утра. Когда мы пришли всем своим коллективом, то баня была готова! Веня париться отказался (по здоровью), также отказалась сестра Валентина. Дядя Володя был не любитель этого процесса, а тетя Тамара примкнула к женщинам, занимавшимся процессом по приготовлению пельменей.
Из всех банных любителей парщиков оказался я один. Дядя Гена отвёл меня в баню, показал, что к чему и ушел. Баня была, как обыкновенная баня. Снаружи к ней примкнула терраска, в пространстве парилки (оно же и моечное) посередине стояла каменка, два окошка, полоки. Веники были запарены. Я поддал кипяточку на камушки раз, другой … Нагнал пару и лёг на полок. Пропотев до сорока капель с носа, облился холодной водицей и вышел в терраску.
И так повторил несколько раз, только уже с применение березового веничка. Напарившись, на мой взгляд, достаточно, я помылся и, одевшись, пошёл в избу. Не дойдя до избы, я увидел, как из нее выходит дядя Гена и идёт мне навстречу.
– Чей-то ты, Саньке, рано баню закончил. Не понравилось чёли? – обратился он ко мне.
Я ему промолвил что-то типа – «Да, мол, хватит, баня очень хорошая!». На мое бормотание он ответил разворотом меня в обратную сторону с приказом следовать за ним.
В бане он разделся и меня заставил опять оголиться. Войдя в основное помещение, дядя Гена сказал – Ты совсем не поддавал пару, чё ли?
Я опять не стал ему широко акцентировать о ходе процесса моего парения и мытья.
Дядя Гена приказал мне лезть на самый верхний полок, ложиться на спину, поднять ноги и упираться в потолок стопами. Затем он – это то, что я успел увидеть – закрыл дверь на засов. Это был длинный металлический стержень с диаметром этак 20 миллиметров, длинной на всю ширину входной двери, с крюком. Крюк входил в скобу, вбитую в бревно. На мой вопрос – «Зачем такие меры?». Дядя Гена лаконично ответил – Шоб дверь не выбило.
Тут и почалось. После этих слов у меня захолодело всё внутри, при этом такие мысли выдвинулись в голове – «Что ж такое будет?».
Это были мои последние ощущения. Также последним было и такое. Я увидел, как дядя Гена вылил полную шайку кипятка на камушки, а занавески, висевшие на окошках, вспорхнули и зависли в горизонтальном положении. Окутанный паром, я погрузился в небесное состояние – был ни жив, ни мертв.
Уши еще работали, и я услышал, как дядя Гена ещё раза два окатывал камушки из тазика. Потом из горячего тумана был его вопрос по поводу, каким веником меня отходить? Не дождавшись моего ответа, он приступил к процессу охаживания меня вениками по своему усмотрению. Я отключился напрочь.
Он растолкал меня и помог слезть с полка.
– Иди-ка, Саньке, в терраску и полежи на полу – смилостивился дядя Гена.
Как я вышел и, как лёг, не помню, а только лёг удачно – носом попал в щель между половыми досками, а оттуда под напором поступал свежий прохладный воздух. Он сделал со мной оживление тела и прояснение сознания.
– Очухался, накось кваску испей! – протянул мне дядя Гена трехлитровую банку с жидкостью.
Вдобавок к очухиванию, я еще и отпился. В теле совсем полегчало, но с пола вставать и уходить не хотелось совсем. Через некоторое время, дядя Гена меня ангажировал на второй сеанс. Во втором сеансе, перед тем, как отключиться, я поинтересовался у него про веники и получил такой прямой ответ.
– Годичный пожёстче, двухгодичный – помягче, выбирай.
Я заранее выбрал помягче. Процесс второго сеанса повторился один в один. Только уже без потери сознания. После отдыха на терраске я обмылся, оделся и ушёл в избу. Дядя Гена выглядел так, как будто вокруг него не было никакого пара.
Он тоже не стал больше истязать накалённые камушки, ополоснулся и зашёл в дом вскорости за мной. Мне предложили прилечь на диван в сенцах, что я и сделал. Женщины колдовали с тестом и мясом, о чем-то разговаривая и тихонько про себя смеясь. Веня что-то читал. Я выключился на сон.
Растолкал от сна меня Веня и пригласил к столу. Пока я спал, женщины успели сходить после нас, мужчин, в баню, сварить пельмени и еще какие-то изделия из теста, накрыть стол. Я подсел к накрытому.
Разговор еще был про баню, подготовленную дядей Геной. Мол, такой был пар, что женщины даже не поддавали, а обошлись тем, что осталось от нас!
Пришел хозяин дома и герой дня – дядя Гена, тут и начался банкет по-уральски. На стол ставились запотевшие бутылки с самогоном, в блюдах подкладывались самолепные пельмени, из огорода пополнялись редиска, зелень, огурцы, всё то, что выросло к этому случаю.
Сразу надо заметить, что какой бы крепости не были напитки на столе (а самогон был от 40 градусов и до бесконечности), алкоголь не брал голову никоим образом. Все хозяева и гости насытились, что называется до-отвалу и как положено – «Один пельмень во рту, а на другом сидели!».
Наступила небольшая техническая пауза. Тётя Тамара сняла со стены балалайку и начала на ней тренькать.
– Моя маманя родила девчонку кривоногую – вдруг залилась в полный голос тетя Тамара.
– Да и мать её итти, ей не в армию идти! – подхватила хором родня.
Частушки пели еще с полчаса, пока не выдохлись, то есть петь их без повтора.
Я тоже вставил в общий концерт свои «две копейки», которые выучил в институтской общаге, еще учась в МАИ.
– Моя милка крышу крыла и оттэда сорвалась, … Пока донизу летела, сорок раз … перевернулась!
Посиделки подошли к концу. Время был второй час ночи, и мы пошли домой пешком. По дороге обсуждали баню, ужин и песнопения. Тут мне и открыли глаза на дядю Гену.
Он, оказывается, работал на металлургическом заводе Белорецка и занимался ремонтом футеровки сталеплавильных печей. А ей (футеровке) никогда не давали остыть по полной … Когда температура кладки достигала градусов 400-300 (минимум) бригада мужичков типа дяди Гены, в ватниках залазила внутрь печи и ремонтировала каверны, образовавшиеся от волн кипящего метала. Ему температура в бане, мягко говоря, была, как слону дробина.
Больше по дороге жизни мне такая баня не попалась ни разу.
С целью развлечения меня, Веня пригласил посмотреть тот самый металлургический завод, основанный Демидовыми. Он работал на нём каким-то небольшим, но влиятельным начальником, значит, сделать мне пропуск ему не представляло труда.
Кода я учился в техникуме и институте, то во время прохождения практик, побывал на разных предприятиях – Шарикоподшипник, Серп и Молот, Знамя труда, Знамя Революции, Звезда, Опытный завод ВНИИЭТО и много других. На некоторых были ознакомительные экскурсии, на иных проводилась производственная деятельность.
С заводской обстановкой я был хорошо знаком. Здесь же я увидел то, что еще многое заложенное Демидовыми, исправно работало и эксплуатировалось. Конечно, в цехах было темновато, в связи с тем, что окна в цехах были залеплены многовековой копотью, гарью, иной пылью. Но надо заметить, грязь не мешала основной части завода функционировать круглые сутки.
Во время экскурсии мне понравилось одно рабочее место на блюминге. Возле прокатных вальцов на стуле сидел мужик и покуривал. Об этом (что понравилось) я сказал Вене, он же в ответ предложил посмотреть, что будет дальше.
А дальше было следующее. Из вальцов вылетела прокатанная болванка. Было такое ощущение, что она летит прямо в мужика. Он вскочил со стула, и каким-то багром поправил ее, а она полетела в вальцы на другую сторону прокатного стана. Мужик опять сел на стул курить.
Для понимания процесса – вальцы блюминга прокатывают болванку туда и обратно, до достижения нужного размера профиля. Этот рабочий на коротком промежутке прокатного стана помогает направить прокатываемую болванку, в нужные вальцы. Тем самым экономится площадь цеха, занимаемого оборудованием. Вот такое замечательное место для курения.
Учитывая, что я любитель рыбалки, то дядя Володя и Веня решили свозить меня на озера, а их столько в Башкирии, что не счесть. Водится в них чебак, лещ, окунь, щука в избытке. В один из выходных они собрали необходимое для поездки – одежду, еду, снасти, надувную лодку. На рыбалку мы поехали с самого утра. Дорога была (как мне рассказали) в сторону Магнитогрска и проходила между отрогами Урала в степи.
Ехали через башкирские поселения, которые выглядели какими-то замызганными, может от плодородной почвы, на которой они стояли. Озер по дороге и, правда, было встречено не мало. Берега их были безлесные, голые, поросшие камышом. Следов пребывания на них рыбаков не было. На мой вопрос о том, что в них рыбы нет? Ответ был простой – есть и в основном лещ солитерный … Может один нормальный на десяток. Такого что-то ловить не очень хотелось.
В итоге привезли меня на большое озеро. На берегах были машины, рыбаки на надувных лодках, места из-под кострищ. Эти главные признаки рыбалки радовали рыболова-любителя, то есть меня. Мы обустроились. Надули лодку, костер не разводили, а спать приладились в машине.
Сон в таких условиях был никакой, а чтобы он взял нас, то мы с Веней выпили взятой с собой алкогольной продукции. Утром Веня и я спустили лодку и поплыли рыбачить вдвоем. Чебак (плотва) и окуни клевали как сумасшедшие. Наловив ими ведро, решили плыть к берегу. Рыбалка удалась и без приключений.
Дядя Володя приготовил на костре завтрак и вовремя. Мы поели, собрали монатки и поехали в Магнитогорск. Коллеги решили показать мне этот город.
Магнитогорск можно было узнать издалёка. Там где должен быть город был сплошной дым! Как в нем проживают, рожают, работают люди, трудно было представить. Когда въехали в город, то в нем было разделение дымов – с одной жилой стороны клубились белые, а с другой, где промышленность, дымы были разноцветные. Не было такой краски, которую нельзя было найти в тех дымах. Я попросил быстрее уехать из него – в горле чувствовался отравленный воздух.
Домой доехали без приключений. Я впервые побывал в таком городе «убийце».
В пику поездки на рыбалку, мне была устроена иная поездка – на реку Белая. Точнее на турбазу, стоящую на реке Белой. У Вени была подружка – Гемадеевна (имя и фамилия не сохранились в памяти), башкирской национальности, работавшая в горкоме ВЛКСМ. Мы часто заходили к ней в гости. Для приёма она играла на пианино «К Элизе» Л.В. Бетховена, накрывала на стол. Гость (то есть я) был не шутейный, Московский.
В одну из таких посиделок Гемадеевна предложила мне поездку на турбазу. Она в горкоме возьмет бесплатные путевки. Своё согласие я дал не задумываясь.
Веня отвез новоявленных туристов – Гемадеевну, свою сестру Валентину и меня, в нужное место. На турбазе нас поселили согласно гендерной принадлежности. Девчонок вместе в двухместный номер, а меня на свободную койку.
Турбаза специализировалась на сплаве на лодках туристов по реке Белой с местом старта – от турбазы и до пригорода Уфы. Река в тех местах была не широкая, но бурная, не глубокая, но среди гор. Народ прибывал, размещался, инструкторы формировали группы, инструктировали и группы отплывали.
Мы же никуда не собирались, наш отдых был в корне другой. В этом тоже была своя прелесть. Каждый вечер разводился костер, очередная группа либо знакомилась, либо прощалась. Мы, сидя возле костра, смотрели и слушали самостийные бардовские концерты.
Иногда я тоже брал гитару и пел то, что мог вспомнить из институтской и агитбригадной жизни. Ребята звали меня с собой в путешествие, но у меня были другие планы. Днём мы втроем ходили гулять по окрестностям. Я пытался ловить хариусов, но поймать мне их так и не удалось.
Природа вокруг была очень обильная на хвойные деревья. Как-то мы, гуляя, ушли далеко от турбазы, и попали в деревню. Хоть она была в тайге, но в ней оказалась туберкулезная больница, магазин (даже книжный отдел и очень приличный), почта. Я и не знал, что туберкулез здесь лечили кумысом, а лошадей в деревне было много. Такое вот было для меня открытие!
Отпуск подходил к концу. Я взял билет на самолет, но лететь надо было из Уфы. Провожали меня дядя Володя и Вениамин. Пока ехали в Уфу через тайгу, Веня показал на одну очень красивую не везде заросшую лесом гору, с белой вершиной. Он пояснил, что на неё лучше не ходить. На ней погибла группа ребят выпускников из школы, которые решили отметить свой выпускной вечер. Оказалась, что там сплошная радиация. Об этом никто и не ведал. Только после этого случая допуск туда был запрещен и ограничен.
Башкирия не отпускала меня. Самолет на Быково был задержали до вечера и мой прилет передвинулся на ночь, да на такое время, что добраться до дому оттуда мне будет никак. Я дал телеграмму одним знакомым по моей возможной встрече, но не был уверен, что встретят. Бог милостив! Меня встретили, а прилетел около трёх ночи, и отвезли в Архангельское!
К сожалению, я больше в тех краях не был, но и того, что повидал и познал, хватило с лихвой!
На работе помимо приказа об отгулах, в дополнение вышел приказ по положенным КЗОТом отпускам и для тех, у кого накопились «неиспользованные». Их надо было отгулять до конца года, Я тоже присутствовал в таком списке. Причина была всё та же, что и с отгулами – работа на сменах в командировке.
Через месяц после посещения Белорецка я написал спасительное заявление и вот гуляй в октябре куда хочешь.
«Чакви»
А куда в наших краях можно гулять, когда зима на носу? Никуда! Значит надо ехать в теплые края! И я поехал … Сначала в турбюро в Красногорск. Как ни странно, но через час у меня на руках уже была куплена там за полную стоимость путевка на турбазу в поселок Чаква (возле Батуми). Об этом месте я раньше ничего не слышал и соответственно не знал. Меня уговорили поехать туда в турбюро.
В нужную дату, нужное время я был на нужной платформе Курского вокзала для посадки в поезд Москва-Батуми. Кроме необходимых вещей для отдыха, я взял с собой и подругу шестиструнную.
Возле нужного мне вагона толпились трое мужичков. Из их разговора я понял, что они едут на туже турбазу, что и я. Мы познакомились. В дальнейшем прояснилось кто они и откуда. Все работают в совхозе (название толи имени Ленина, толи какого-то съезда партии), а жили в посёлке Литвиново, том, что находиться за Фрязино (даже дальше чем Гребнево).
Забегая вперёд так скажу, что с одним мужчиной той компании – Володей Сиваковым – я продолжил дружбу на долгие годы. А пока впереди нас ждала совместная дорога до Чаква и совместный отдых.
Мне повезло – я ехал в купе один. Володя, убегая от глупых разговоров своих однопосельчан, часто бывал у меня в купе. Так мы доехали до нужной станции со знакомством, да со свиданьицем. Надо заметить, что он алкоголь совсем не употреблял.
В Чаква было лето – субтропики, одним словом. На турбазе нас разместили в железнодорожном составе из спальных вагонов. Были отдельные дома для проживания туристов, но это наверно были люксы или для кого-то ещё. Ничего не хочу сказать, но местный деревенский люд был охоч до туристок, и всячески старался к ним примазаться и потрафить … Даже путем предоставления более комфортного жилья … Мол, так они буду более доступны для утех.
Почему-то у местного деревенского провинциализма в мозгах было одно, что к ним женщины из России приезжают исключительно для удовлетворения их необразованных потребностей. Это сквозило во всём … Забегая вперёд скажу, что если дамы на турбазе были не в компании мужчин, то они просились взять их в нашу компанию для своей защиты.
Купе для проживания было двухместным, с роскошными выцветшими диванами. Складывалось такое ощущение, что происхождением они были со времен Столыпина. К сожалению, все сантехнические удобства были рядом с местом прикола-стоянки этого поезда.
Чего-то особенного и примечательного на турбазе не было. Море было в пяти минутах ходьбы, пляж песчаный и деревенский с шлепками коровьего навоза.
В Москве начинались заморозки, а здесь светило Солнце, температура воды +25 гр., шашлык 50 коп. на палочке (не на шампуре) и кружка пиво – 25 коп. Если бы не амбиции хозяев места, то можно было бы сказать о том, что Рай!
Один из коллег Володи зайдя в местный магазин, ахнул, когда увидел запыленные бутылки с портвейном да по низкой цене. Купив ящик, он вместе с ним отдыхал между вагонами и морем. Его отдых удался.
На турбазе познакомились с Игорем Семеновичем из Жуковского. Троица сложилась в таком составе – Я – Володя – Игорь! Все остальное время мы проводили вместе. Гуляли по Чаква. Вокруг были горы, с чайными плантациями. Между ними ходили низкорослые коровки и ели чайные листочки. Глядя на это действо, родилась шутка о том, что коровы выдают чай сразу с молоком. В Чаква находилась чаеразвесочная фабрика им. Ленина. Она поставляла грузинский чай по всему СССР. Не зная такого произрастания, советский народ всегда возмущался качеством черного грузинского чая … Ещё бы, после такой обработки чайных кустов коровами.
На турбазе в столовой крутили фильмы. Поразила одна афиша, прикрепленная на банановом стволе, росшим рядом со входом в столовую. Она гласила – «Великолепна сёмерка. Амрик.» Еще на ней было написано время начала сеанса, а также цена просмотри этой сёмерки.
Я потом много раз встречал разного рода объявления, написанные выходцами с разных склонов Кавказского хребта, с таким вывертом русского языка, что в голову не придет. А им приходило.
Эта афиша была первой в том длинном ряду под рубрикой «Нарочно не напишешь» (помните в журнале «Крокодил» была рубрика «Нарочно не придумаешь»).
Вечером, гуляя по поселку Чаква, мы обратили внимание на следующее необычное атмосферное явление. Посёлок был весь в тумане, хотя вне его границ тумана не было. Кроме того, этот туман имел немного странный привкус.
Потом мы догадались о том, что вечером и ночью жители гнали чачу. Нам рассказали по особому доверию об этом богоугодном процессе. Нагревалась на костре емкость размером не менее 100 литров, а охлаждение самого дистиллятора с целью получения конденсата, осуществлялось водой из протекающего горного ручья в лотке, специально отведенной в этот лоток.
Всякое можно было подумать, но чтоб в таких объемах, уму не растяжимо (спасибо М.С. Горбачеву за такую фразу).
На турбазе, как потом выяснилось, отдыхал сын какого-то партийного функционера крупной руки. Фамилию он не называл, а звали его Юра, что, мол, он сбежал от персональной охраны сюда отдыхать. Его должны были отправить куда-то на «цековские» дачи.
Парень был пьян день и ночь. На вопрос – «Что пил?». Ответ будет краток – «Всё!». Как-то он зашел к Игорю в купе. Мы тоже, как на грех, были у него. Юра предложил помочь ему пить вина.
Мол, купил канистру прекрасного, вкусного красного сухого, да такого, что ни разу в жизни такого не пробовал. Мы согласились. Через несколько минут он вошел в купе с канистрой. Разлил жидкость в три стакана (напомню, что Володя не употреблял). По купе пошел странный, совсем не виноградный аромат. Не дожидаясь тоста, он залпом махнул свою долю. Учитывая, что запах нас насторожил, я и Игорь понюхали содержимое стаканов, попробовали его на язык и вылили стаканы в окно. Это оказался винный уксус.
Юра обиделся, забрал канистру и ушел. А у Игоря под окном долго стоял уксусный запах, зато мух не было.
Кроме пляжа и купания в море в Чаква делать было нечего. Для развлечений мы ездили на электричке в Батуми. Она, к слову сказать, могла останавливаться там, где хочешь.
В городе гуляли по набережной (ее фрагменты можно увидеть в фильме «Любовь и голуби») с поющим фонтаном. Ели в столовой, что напротив университета, за 20 коп. хачапури по аджарски с растопленным сливочным маслом. Посетили дельфинарий. Город есть город!
Как-то возвращаясь из Батуми, электричка неожиданно встала и стоит. Ладно бы несколько минут, но стоянка затянулась надолго. Выглянув в окошко, мы услышали о том, что гуляет свадьба. Всё бы ничего, но сам машинист из родни и в силу своей работы не смог принять участие в торжествах. Чтобы исправить это упущение свадьба перекрыла пути и машиниста уведи за стол.
Слава Богу, это было недалеко от Чаква. Мы вышли и пошли пешком к своему псевдодому. Электричка нас так и не обогнала. Грузия!
Как оказалось Батумский ботанический сад им. А. Краснова (он тоже фигурирует в фильме «Любовь и голуби») располагался возле следующей остановки электрички в сторону Батуми. Мы зачастили для прогулок в него.
Там можно было набрать хурмы, королек, фейхоа, других фруктов. Народ такое чудо почти не посещал, а собирать созревшие плоды было некому. Население у себя дома выращивало всё то же самое, и собирать где-то на стороне им было не с руки.
Зато по отношению к мандаринам царил строгий запрет. Наступал период их сбора. На дорогах, вокзалах были выставлены милицейские посты для проверки на предмет вывоза из Аджарии мандаринов. Это было связано с тем, что пока республика не выполнит план СССР по сдаче мандаринов, то никакого самостоятельного вывоза за пределы республики. Внутри их можно было есть хоть до заворота кишок, за – вплоть до уголовного дела.
На турбазе была одна организованная экскурсия в Кутаиси и его окрестности. Сам город не отложился в голове, значит и не надо. А вот пещера сталактитовая и окаменевшие следы динозавров запомнились на всю оставшуюся. Пещеру открыли для организованного просмотра совсем недавно. Внутри были проложены мостки с перилами, но на очень короткое расстояние. Правда и того, что увидели, хватило для восхищения чудесами, сотворенными природой.
Пребывание на турбазе подошло к концу. Каким коллективом мы приехали, таким и уехали плюс Игорь. Свежайших мандаринов хотелось привезти в морозную Москву (уже шёл ноябрь месяц). Королёк, орехи и прочая три-тата уместилась в стандартные дощатые с щелями чемоданы для фруктов, продаваемые на рынке. А как быть с мандаринами? Мысль сработала – в гитару! Я снял струны и в отверстие деки забил гитару цитрусовыми. Натянул на инструмент опять струны и в чехол. При посадке на поезд моя гитара не вызвала подозрений как тара для перевозки запретного плода.
Так состоялось знакомство с Грузией, в те времена и исключительно в мирной обстановке. Потом были поездки в эту страну, но с другими, с миротворческими целями, а в Батуми и его окрестности, я больше бывал.
После возврата из Чаква я стал частенько ездить в гости к Володе Сивакову в Литвиново. Поселок этот был построен при крупнейшей свиноферме Подмосковья. Ничего особенного в нем не было, да и быть не могло. Откуда?
Особенностью в этом поселке было то, что почти каждая семья держала свиней. В лесочке рядом захватывали небольшие участки земли, чтобы потом построить на них сарай под скотину. Утром и вечером жители ходили зимой с санками, а летом с колясками, в которых стояли ведра с варевом для кормления свиней. Близость свинофермы позволяла жителям для кормления своих свиней таскать из нее «вредные» продукты. Они привозились из Москвы, потому что были запрещены «санэпид» органами к продаже. Была сельдь или горбуша в бочках, арбузы, дыни или другие овощи … И прочее из такого ассортимента.
Что-то ели и сами.
Я приезжал в Литвиново повидаться с Володей и его семьей. Мы очень подружились. Иногда вместе со мной приезжал Игорь Семенович. Один раз мы ездили к Игорю в Жуковский. Но потом Игорь потерялся во времени.
Как-то неожиданно скончалась жена Володи. Спустя некоторое время и после окончания траура он сошелся со своей одноклассницей (любовь была из далёкого детства) Валентиной. Она работала начальником почты в деревне Мишнево (где-то километров 5 от Литвиново).
Володя оставил квартиру дочери, а сам перебрался к Валентине, проживавшей в квартире при почте. Я уже приезжал в гости в Мишнево. Хочу рассказать такой забавный случай, который наблюдал лично.
Двор охраняла здоровенная собака «никакой» женской породы – Альма. Еще в хозяйстве был маленький кобелек – Гюнтер, родом тоже не из «графьёв». Где-то мои друзья достали замороженных погибших молочных поросят. Из них собакам варили кормежку. Лежали тушки на улице возле забора. Будка, в которой жила на цепи охранница, стояла далеко от места с мороженными поросятами.
А кобелек иногда ночевал в сарае, иногда в будке. Вел свободный образ жизни. Вот в один из зимних ясных дней он зацепил своей пастью тушку поросенка. Когда добытчик вытащил добычу из кучи, то оказалось, что она по размеру превосходит его самого.
Прилагая значительные усилия, Гюнтер начал подтаскивать добычу к будке. Альма же, видя такую картину, вышла на исходную позицию, которую ей позволяла занять, длинна цепи. Она с волнением и скулением ходила на таком расстоянии. Как только Гюнтер сократил с добычей расстояние до Альмы, она схватила тушку поросенка, в которую вцепился кобелек, с размаху кинула обоих в будку и сама нырнула в неё за ними. Из будки раздавись стоны и лай кобелька, но тело Альмы полностью перекрыло вход/выход собачьего жилища. Что происходило внутри можно только догадываться.
Там же в Мишнево они стали строить своими силами свой дом. По окончании его строительства они переехали в него. В нем даже была мне выделена своя персональная спальня. Но это было уже в будущем.
Мой друг Александр Богомолов женился на Тосике. Тосик училась в МЭИ, где работал Александр. Как и когда у них случилось я особенно не интересовался. Важен сам факт, а не прелюдия. На самой свадьбе наш круг не был. А вот на второй день нас пригласили в общежитие, где проживала Тосик, на блины. Как раз шла масленица. Среди подруг Тосика мне понравилась одна девушка, звали ее Алла. Я попытался завязать знакомство, но интереса с её стороны особенно не проявилось.
Потом, спустя год отмечали какой-то праздник у Богомоловых. Алла тоже была там, после моего напора она дала согласие на встречи, которые потом вылились в нашу женитьбу.
А пока я всё также работал в командировках. Очередной осенью меня послали в подшефный совхоз, что возле Химок, на уборку турнепса. Какая оказалась радость – бригадиром грузчиков оказался мой коллега по командировкам Попей. Он взял меня к себя в бригаду.
Начинали мы работать не с самого утра, а где-то часов с 12, когда наберётся что грузить. Как-то приехал на газике под вечер замдиректора завода проконтролировать ход уборки урожая. Он решил осмотреть фронт работ самостоятельно без сопровождения, а по окончании забрать Попея и меня с собой до Химок. Начальник ушел, а Попей, открыл газик и начал рыскать со словами, мол, у него всегда бутылка с выпивкой есть.
Его старания увенчались находкой. Не раздумывая, он выдернул из горлышка бутылки газетную затычку и начал пить жидкость прямо из горлышка. Через секунду он оторвал бутылку от своих губ и начал плеваться. В бутылке оказался ацетон. Сказать он ничего не мог, а только махал руками. Я показал ему на лужу при дороге, к которой он припал и начал промываться мутной грязной водой с масляными разводами. На закуску я нашел липовую ветку, снял с нее кору и сунул пострадавшему.
Попей пожевал липовую кору и вроде начал говорить. Но тут вернулся начальник, и приказал нам, чтоб садились в машину. Попей, от греха подальше, молчал всю дорогу, чтобы не дышать из своего нутра ацетоном.
В Химках я с Попеем попрощался с обниманием (мало ли, может больше и не свидимся). На следующий день со смутными мыслями я приехал на поле и каково же было мое удивление – Попей ходил и руководил, как ни в чем не бывало.
Отойдя от всех в сторону, он рассказал, что решил перед смертью пойти попить пивка на станции. Дома жене он ничего не сказал. Единственное, что выдавало его отравление это вольное-невольное ветроиспускание. Квартира вся пропахла ацетоном.
Кроме этого, Попей поведал, что у него уже был опыт питья жидкости, не предназначенной для употребления внутрь. Виной тому было то, что он ошибся в темноте банками.
Дело было так. Ночью ему захотелось попить. Жена с любовью подсказала, что сварила клюквенный кисель жиденький и перелила его в банку. Попей вошел на кухню, взял банку и прямо из нее начал пить. Отхлебнув изрядно, он удивился вкусу жидкости. Это был отнюдь не клюквенный напиток. Он крикнул в темень о своих вкусовых ощущениях жене. Та вошла на кухню, включила свет. В свете было обнаружено, что её муж выпил жидкость с разведенным анилиновым красителем, предназначенным для покраски ткани в красный цвет.
Мои друзья Игорь Пилюк, Кум, Виктор Комаров, Богомолов съездили на отдых в Крым, а точнее в Планерское. По возврату домой вся компания расхваливала взахлёб, как они славно там отдохнули, что видели.
Эта тема захватила и меня. Ближе к лету следующего года началась складываться команда для очередной поездки в Крым. Планировать надо было заранее, чтобы подгадать с очередным отпуском. У нас все сложилось. О том, как мы съездили, я написал отдельный рассказ – «Ганзеец»! Повторять его нет смысла.
Скажу одно, что эта и потому уже, каждая следующая поездка с любыми целями, позволяла больше узнавать друг друга в иных ситуациях, сдружиться или наоборот не особенно сближаться, а оставить всё на данном уровне.
Через год уже была другая поездка в Крым. О ней я написал в рассказе «Кум». Отличалась она от первой тем, что в этот раз мы путешествовали в большом составе и на обширных Крымских просторах. Необходимо отметить, что от раза к разу в Крыму с едой становилось все хуже, а компания все веселей и веселей. Одно компенсировало другое.
Между поездками на отдых, разными забавными случаями, проходила моя очень сложная и ответственная работа в командировке. Количество аппаратов на боевом дежурстве становилось больше. Соответственно и работы на смене тоже.
Но в любом деле есть свои минусы. Стали появляться они и у меня. Работа носила однообразный (пусть и финансово обильный) характер. Конечно, были новые темы, но я мало участвовал в их разработке. Всю жизнь заниматься одним и тем же делом было не по мне. Как специалист я вышел на определенный уровень, а что дальше?
Сыграл свою роль случай. Мама, приехав из очередного отдыха, сказала, что там она познакомилась с одной женщиной. Ей она рассказала про меня. Она предложила маме перейти мне на работу к ним.
Я позвонил маминой приятельницы, мы поговорили. Это предприятие было НПО «Молния» – как его потом в простонародье называли «Буранная фабрика». А заниматься мне системой управления двигательной установки. О конструкции создаваемого космического самолёта я практически не знал. На предложенную должность и оклад (был, естественно, больше) согласился быстро.
Я написал заявление об увольнении по собственному желанью. Тем более, что мой обязательный к отработке срок после распределения по окончании МАИ, закончился. Меня начали водить по начальникам разного уровня. Те сыпали посулами о повышении в должности, в зарплате, мол, только скажи «да» и вот они приказы ... И какую работу я хочу, в какой теме участвовать и прочее прочее … Мол, всё будет.
Как же странно было наблюдать их потуги. Для того чтобы построить свою карьеру, то надо всего лишь на всего подать заявление об уходе … И пожалуйста. Эту сентенцию я запомнил на всю оставшуюся. Так закончился мой первый, серьезный эпизод активной трудовой деятельности, но очень плодотворный для формирования из меня специалиста … Какого уровня не мне судить. «Кирпичик» управленца полётом космического аппарата во мне был заложен и немного сформирован.
А сколько всего было узнано в отдыхе!
Этот отрезок моей жизни поместился в период с мая 1978 года по окончание 1981 года.
Продолжение следует