Варя просыпается. Ей уже не семнадцать,
Как в том сладком сне о сирене и первой любви.
У неё муж, работа, сын, ипотека — з*дница.
А хочется чего-то так... Запретный плод вкушать, копить грехи,
Писать свои корявые стихи хоть на обоях
В грязную полоску, на косяке засечки
Ставить о темпе роста, звериным воем
Вспоминать свои осечки. Проблемы с почками и печенью
Хотя бы лечатся — не так страшат,
Как стоны, где-то между рёбрами зажатые.
Часы спешат. Бессовестно спешат
Часы проклятые.
Варюша в Ад бежит, догоняя секундную стрелку.
Пытаясь остановить, совершает с Дьяволом сделку.
Часы начинают бить — и замирают. Ти-ши-на.
Варя не знает, что натворила, но вот она
Уже идёт дворами опустелыми
К знакомому крыльцу,
Трусы снимается светло-серые
Заядлому лжецу, —
И коленки подкашиваются.
В плену мятого дивана Варя оказывается.
И, оказывается, жизнь не так уж и горька:
Вот и сюжет для белого стиха,
И на губах вкус яблока и коньяка,
И чья-то тёплая на животе рука.
Работа подождёт, сын выростет слегка,
Муж не узнаёт ничего пока...
Домой вернувшись, видит циферблат, —
И стрелка движется вперёд, а не назад.
Но это всё пустяк: засос — синяк,
А чей-то запах заглушит плохой табак.
И снова здесь она жена и мать.
И будто счастлива, будто не надо врать.
Будто семнадцать, а не тридцать пять.
И снова ночь — немятая кровать. И утром повториться всё опять.