Иван Васильевич впадает в обсессию
У него кофеиновый отходняк и упавший сахар
Колючий свитер на голое тело и чешется чешется
Четыре года перепечатывал рукописии
Четыре года графоманские потуги не разрешались
рождением чего-то стоящего. но разрешались
к печати.
В литературном журнале “глубина” царила поверхностность
И посредственность. Приходилось сводить концы
С концами.
Вот так сведутся безграмотный писака и алкоголик-редактор
И не найти концов. Неделю. А у них роман.
В том смысле, что несут ему на стол стопочку
Бумажную. Нате, Иван Васильевич, наберите для печати.
Нате, Иван Васильевич, выпейте для настроеньица.
Нате, Иван Васильевич, премию за квартал в конверте
Лично от автора. Автор-то у нас какой человек хороший
Правильный человек, в правильном месте работает
Правильную работу делает, с правильными людьми.
Вот и открылся его правильный праведный талант!
А за талант-то не грех. Не грех ведь, друг мой,
Ну так и вы не грешите, не ропщите, печатайте.
Иван Васильевич запирал двери, отрывал шторы
Лишь чтобы луч света падал на метлахскую плитку
И в этом луче кружились танцевали совокуплялись
Невидимые в иных условиях невесомые пылинки.
Они складывались в узоры, в сюжеты, в персонажей
Они встречались среди аллей, пили на лавочках
Курили, ездили на машинах и в метро, возвращались
Домой к своим суповым кастрюлям и рубленым котлетам
Говорили шепотом по телефонам, прятали в карманы
Руки, конверты, фотографии, оружие, препараты,
Носовые платки и мертвых хомячков в столовых салфетках.
И обязательно делали секс на всех возможных поверхностях.
Иван Васильевич прикрывает глаза и вытирает
Потные ладошки о вельветовые брюки
Потом запускает пятерню под свитер и неистово
Чешет потный живот, потную спину, шею
Хватает с подоконника бутыль воды для полива фикуса
И пьет из нее жадно душно кряхтя и проливая на себя
И на пол. Потом встает в самый этот пыльный луч
Стягивает с себя свитер, швыряет его в угол кабинета
И льет на голову оставшуюся воду
И стоит с раскинутыми руками
И стоит с раскинутыми руками
И стоит с раскинутыми руками
И блаженной улыбкой на обвисшем красном лице.
И тут прямо перед его лицом из пыли возникает
Лицо его бывшей жены.
Тут должно было появиться лицо прекрасной юной девы,
Но появилось лицо его бывшей жены Алевтины Игнатьевны.
Алевтина Игнатьевна добрая женщина с грустными щенячьими
глазами. С пухлыми щеками, тонкими бровями и без одного зуба.
Какая она еще Алевтина Игнатьевна, знать нам не дано,
Потому что из пыли появляется только ее лицо
Странно то, что у лица этого даже нет всей остальной головы.
Ни затылка нет, ни ушей, ни шеи, которая теоретически должна быть
там, где есть второй подбородок. Но вот губы у нее определенно
накрашены фиолетовой перламутровой помадой.
Казалось бы, какая помада, Иван Васильевич?
Это же пыль, она одноцветная, такая сепиеватая, тусклая.
Как будто три килограмма дохлой сухой моли развеяли
По ветру из урны вместо праха по завещанию балерины,
Погибшей в расцвете лет от туберкулеза - чахоточный шик.
Но нет, помада была определенно фиолетовая с перламутром.
И помада эта шевелила губы, заставляла их раскрываться
Лицо не хотело говорить, но у помады были свои планы
Она шамкала этими губами, обнажая зубной забор с дырой
И сквозь зубы шипела в лицо Ивану Васильевичу
штошшш ты ванюшшшша нагишшшоом стоишшшшь простудишшшшься
шшшштаны сушшшшить нужжжно шшшторы зашшшторить
Прохожжжие таращщщщатся. эпатируешшшшьь.
И приблизилось лицо. И опустилось лицо ниже.
К груди его седовласой опустилось. К пупочку пыльному.
И как дунет в пупок ему с такой силой что все кишки
К спине прилипли, спина парусом выгнулась, а ноги по плитке поехали.
Катышшшшки… прошипела помада и чмокнула Ивана Васильевича
Прямо вокруг пупка.
И осталась вокруг пупка Ивана Васильевича фиолетовая буква О
Опомнился Иван Васильевич, а лица-то и нет.
И пыли нет. И луча нет. И ночь за окном. Звезды светят,
А луны нет. Потому темно так. А он стоит ручки по швам
И холодно ему, пилоэрекция по всему телу, во рту пересохло.
Стал он искать свой свитер, а свет в кабинете не включается
И дверь в кабинете заперта. И вроде как кабинет-то не тот.
И на полу не метлах, а паркет-ёлочка. И не фикус на окне
А новогодняя елка со стеклянными шариками и шишечками
Они качаются да позвякивают, а под елкой ватный снег лежит
И коробка с бантиком - лежит и точно его дожидается.
Чудно в темноте, вроде, и не должно быть ее видно,
А видно и все тут. Бантик красненький, бархатный, самодельный
Коробочка в газетную бумагу завернута, клеем канцелярским
склеена по бокам, а излишки бумаги неровно так обрезаны.
Иван Васильевич поднимает с полу свитер кусачий
И начинает его надевать, а свитер как укусит его за ухо
Как оцарапает шею, ладно еще что глаза не выдрал
И опрометью в самую глухую тень прыгнул и давай там молчать
Громко так молчит выразительно очень понятно, надо сказать,
молчит. Надо сказать хоть что-то, а он молчит сука
Нет, сука это же собака, а собака так не царапает по-бабьи
Вот когда девки дерутся они так и норовят лицо ногтями разодрать
Это самое страшное для них, ну и за ухо укусить тоже могут.
Значит, не собака там, не сука, а девка какая-то притаилась
Она-то и дверь закрыла, и свитер спрятала, коварная,
Хотела, чтобы он Иван Васильевич полуголый пред ней стоял
И не убежал никуда. А куда бежать - ночь то новогодняя.
Нужно стол накрыть и шампанское из ящика достать
Только нет там никакого шампанского, откуда же ему взяться
Там в ящике лежит револьвер Уэбли шестизарядный,
Кепка с козырьком и черные-черные рэйбены вайфареры
Дужка одна у них треснута и черной изолентой перемотана
Вот же ж незадача какая, в полночь выстрелов должно быть двенадцать,
А патронов-то всего шесть. Не пойдет в новый год с дамой
И всего шесть. Достает пачку галуаз, а в ней как раз шесть сигарет
Прикуривает одну и подносит к пупку
Фиолетовая помада вытягивает букву О в бувку У и выпускает дым
Потом затягивается Иван Васильевич и выпускает дымом букву О.
И передает сигарету в тот темный угол, где молчит не-сука
Оттуда вылетает протяжное ууууу и выходит маленький мальчик
У мальчика в руке яблоко, он идет к окну и встает рядом с ёлкой
Яблоко ставит себе на голову, берет коробку с подарком,
развязывает бант. Бант обрезком красного бархатного платья
Падает на пол. Следом рвется бумага. Рвется прямо поперек маленького
скромного некролога о некоем Иване Васильевиче, служащем
Литературного журнала “глубина”, скоропостижно, невосполнимая
утрата, прощание состоится в редакции. Открывается коробка
А в ней деревянные медведи стучат молотками по деревянной
Наковальне. Тут-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
И наступает Новый год.