Памяти Владимира Павловича Смирнова
Вчерашний день еще раз доказывает, что радость и беда в нашей жизни рядом.
Зашла на сайт "Литературной Газеты", где только что поместили мою статью "На крыльях Жар-Птицы. Сыновья капитанов. О скрытом смысле "Капитанской дочки".
К дням памяти Пушкина в России, к дню рождения Ивана Крылова. В статье написано о том, что "Капитанская дочка" - творческое подношение Пушкина и своему отцу, и отцу Крылова - капитанам, защитникам России...
Впору порадоваться тому, что работа моя оказалась нужной...
Но тут же и горькая весть на страницах "Литгазеты": не стало нашего преподавателя Литературного института, филолога Владимира Смирнова.
Вот справка из материалов о событии, публикация Интернета:
"Владимир Павлович Смирнов, филолог, писатель, профессор Литературного института имени А.М.Горького. Он умер на 83-м году жизни.
В 1970 году поступил в дневную аспирантуру Литинститута, а с 1974 года преподавал там. Владимир Смирнов является автором статей и исследований о Бунине, Анненском, Маяковском, Пастернаке, Г. Адамовиче, Г. Иванове, Ходасевиче, Набокове, Цветаевой, Хлебникове, Гумилеве, А. К. Толстом, Заболоцком, Твардовском, Л. Мартынове и других поэтах и прозаиках 19 — 20 веков, современных русских писателях.
В последнее время являлся заведующим кафедры новейшей русской литературы, читал курсы «История русской литературы XX века (конец 19 – начало 20 века)», «Творчество В. Маяковского и русский литературный авангард» и др."
Будет ли у меня, выпускницы Литинститута, что добавить к этому "и др."?
О нашей учёбе в Литинституте я написала цикл рассказов "Пядь воспоминаний" - местами грустных, местами весёлых, в целом - прикольных.
Но Владимира Смирнова не вспомнить по поводу веселого и грустного: он был серьёзен, и семинары его были серьёзны. Достойный преподаватель!
Он родился в 1941 году в Калинине ( Твери). А что такое Калинин, Тверь, в 1941 году? Рядом - Ржев, жесточайшие сражения. Сам город Калинин разрушен практически весь. От красивейшей дореволюционной и довоенной Твери мало что осталось. Я училась в Калининском университете, окончила биофак. Очень мало говорилось, очень мало мы знали о военном времени на тверских землях. Видимо, все было так близко для ветеранов, что лишними воспоминаниями боялись их травмировать. Да и вряд ли они стали бы рассказывать о тяжёлом. Только вдумайтесь в эту реальность...
Владимир Смирнов гордился тем, что он - "тверяк". С улыбкой, с радостью это подчёркивал. "Я - тверяк!" - так и говорил.
Тут был еще и задор филолога. Все мы были "калининцы" - по названию города "Калинин". А вот, когда переименовали Калинин в Тверь? Кто - тверяки, кто - тверичане, кто - тверцы, тверичи или тверчане - есть, из чего выбирать! И твердое "Я - тверяк!" Владимира Смирнова на лекциях, встречах с читателями - звучало часто.
На лекциях Владимир Павлович был очень красив: высокий, стройный, умеющий артистично использовать жесты, обладающий яркой речью, увлечённый предметом и переплавляющий эту увлечённость в горниле своего сердца - в науку...
Поэтому у моей однокурсницы, поэтессы Марии Муравьёвой, появилась идея зазвать московского преподавателя на встречу с учениками-старшеклассниками Сергиево-Посадской гимназии им. И. Ольбинского. Мария работала в той гимназии, и видела, насколько одарённым ученикам будет полезна эта встреча. Увидеть иной уровень... Как это бывает важно! Собственно, без этого "увидения" ничего в жизни и не состоится... Владимир Павлович как один из ведущих преподавателей Литинститута мог поговорить именно о литературе, о школьной в том числе, мог быть понятен старшеклассникам - и в то же время задать им "точки роста"...
И встречу удалось организовать! Это было четверть века назад - мы с Марией были выпускницами 1999 года. Где-то в 97 или 98 году и была встреча, должно быть, летопись гимназии расскажет точнее. Я же помню, как небольшой зал взволнованно слушал... Вот Владимир Павлович перешёл на какие-то современные поэтические темы - или стал отвечать на вопрос из зала о современной поэзии, разгорячился и высказал свое мнение: "Трухня!" Надо ли говорить, как школьники были довольны! И слово-то оказалось новым, да к месту! Но главное, был получен посыл: неравнодушия, увлечённости, страстности...
И при этой страстности и увлечённости в Смирнове было то, что отличает русского учителя: смирение. Да, то самое, что отражалось в его столь распространённой фамилии. Он, кажется, был далёк от того, чтобы утверждать себя на каких-либо вершинах... Он утверждал русскую поэзию в наших сердцах.
...Он учился на истфаке в Калинине, но, собственно, точек соприкосновения для разговоров о Твери у меня с преподавателем не было. Людей из Твери он знал, но никак не выделял, а многие из студентов лишний раз к преподавателям не подходили, времени на это не было: мы ведь делали литературу, а не говорили о ней. А вот, когда многое сделано, и время появляется что-то осмыслить, то оказывается, что времени-то уже и нет.
Я надеюсь, что когда-нибудь увижу и воспоминания Смирнова о детстве, и заметки о любимом городе... Я надеюсь, что они есть и будут известны.
Как стал известен в России - благодаря Смирнову - поэт Серебряного века Георгий Иванов. Смирнов подготовил первую публикацию Иванова в наше время. И мы услышали этот серебряный голос - из-под всех руин войны, из-под всех нагромождений, завалов и развалов смутных лет...
Вот, если чем вспомнить Владимира Павловича Смирнова - так это стихами Иванова. Уехавший во Францию в 1922 году, он там, на чужбине, стал русским поэтом - и всё ещё возвращается к нам:
Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветет могилами,
Как будто не было войны.
А мы — Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики —
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.
Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.
«Дыша духами и туманами,
Она садится у окна».
Ей за морями-океанами
Видна блаженная страна:
Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.
Они ныряют над могилами,
С одной — стихи, с другой — жених...
...И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
Вот, только начала страна убирать рождественские ёлочки, достоявшие до 10 февраля, до нового года по китайскому календарю... И мы свои две - натуральную и искусственную - еще до конца не убрали, иголки не вымели... В тёмные зимние дни как не любить подсветку, яркость, - всё, ради детского визга... Всё, ради праздника... А тут уже другое стихотворение Иванова вспоминается, и тоже любимое:
Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается...
Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжёлый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие",
В корнета гвардии - о, почему бы нет?...
Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу.
- Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.
Ведь это стихотворение - сущность поэзии! Всё - из милых неправильностей, и всё - живое, очаровательное, как жизнь, как дитя, делающее первые шаги... И глубина прозрения, и высота совершенства... как будто Ангелами написано это стихотворение.
Я думаю, хорошо, если в память Владимира Смирнова поэты, любители русской поэзии, соберутся хоть в малый кружок - и почитают вслух стихи Георгия Иванова... Многое оживёт... Жива будет и память:
А что такое вдохновенье?
- Так... Неожиданно, слегка
Сияющее дуновенье
Божественного ветерка.
Над кипарисом в сонном парке
Взмахнёт крылами Азраил -
И Тютчев пишет без помарки:
"Оратор римский говорил"...
Азраил - Ангел смерти... Но в чеканных аллитерациях Тютчевских строк, процитированных Георгием Ивановым, - бессмертие... Бессмертие - и в нас, в нашей памяти...
Соберемся сегодня, правда, - хоть семейным кружком, - почитаем стихи...
10.2.24