Высь затравили кедровые пики.
Тучи царапают. Реет над бором
Снежная рябь. Осторожны и дики
Кружат следы от копыт по сугробам.
Каверза потной охотничьей страсти
Кроется в токе холодных конвульсий
Чувственной мысли ловца, что отчасти
Губит и зверя внутри. Нет искусства
Более острого, нежели игры
С матушкой смертью. Томятся патроны
В старом двуствольном ружье перебитом.
Я не припомню удачней сезона.
Так и сегодня, взойдя на пригорок,
Хрустом суставов изъеденных веток
Слух мой встревожился. Будто спросонок,
Призрачно-белым точащийся светом,
Образ оленя предстал отрешённый,
Как на ладони, на планке прицела.
Выстрел, и дробью сорвались вороны,
Крики вонзая в дебелое небо.
Воздух сочился кедровою кровью.
Вырван с корой унизительный промах.
Следом влекомый, я вышел к зимовью.
Снежные тучи, запутавшись в кронах,
Сумрак со всхлипами пили покорно.
И, лишь теперь, одержимости полный,
Я изошёл на озноб. В зыбких окнах
Рыжие отсветы тешились томно.
Ночью в бору недоверие с верой
Равны по весу судьбе: там, за дверью
Может быть некто, куда злее зверя,
Впрочем, ночлег под корнями деревьев
Тоже не грел душу мне. У порога,
Дух затаив, я ловил каждый шорох.
И тишину прожигал слог за слогом,
Женским теплом, уголёк разговора.
Так мне казалось, но в пасти проёма,
Настежь распахнутой, встретил я пару
Маленьких дам, цепким взглядом Харона,
С грязной привычкой — выискивать раны
В теле бессильном, меня обыскавших.
Первая карлица кротко сказала:
«Если темнеющий лес тебе страшен,
Дай нам ружьё, отдыхай сколько надо».
«Ежели с умыслом злым ты явился,
— молвила грубо другая, — учти же:
Самое время стрелять». На их лицах
Пепельно-лунный покой был недвижен.
Благоговея пред этой отвагой,
Я протянул им ружьё. Деловито
Те его предали тайне чулана
И, упреждая игру аппетита,
Скатертью выцветшей, хвойного тона,
Маленький столик кедровый накрыли.
Я и не знал, что из мха и бутонов
Можно готовить в таком изобилии
Яства на всяческий вкус. Безусловно,
Ел я лишь то, что хозяйки вкусили.
Карлица в белом спросила: «Угодно
Будет ли гостю отведать настойку,
Крепче хмельного мороза, исконно
Славен которой их род?» — что ж, согреться
Был я не прочь. Жар самой преисподней
Шёл от печи, а меня, как и прежде,
Маяла мелкая дрожь. Не спуская
Глаз с перламутра графина, в котором
Илистой мутью настойка плескалась,
Я внимал шёпоту карлицы в чёрном,
Что на колени, без спроса взобравшись,
Из любопытства пыталась дознаться,
Чей же исход, опрокинутый навзничь,
Был столь прекрасен, что я оказался
Ныне охотником. Если быть честным,
Помнил о том я немного: снежинки,
Щёки саднившие, морок отвесный
В мутном зрачке, всё пространство, от рытвин
Изнемождённое, полнилось смыслом,
Будто впервые я сделал, что должен,
Нравилось мне или нет. Крепко стиснув
Пальцами плечи, отец мой, похоже,
Горд был мной тоже впервые… «Виновен»,
— вдруг подытожили дамы чеканно.
Я же в ответ процедил: «На охоте
Кто уцелел, тот и прав», – вероятно,
Из-за простуды я бредил, поскольку,
Стены, расправив колючие кроны,
Словно и не было вовсе зимовья,
Кедрами стали на миг. Животворно
Время, идущее вспять, да и только.
«Ты не простил себе вред, причинённый
Ради улыбки отца. Путь твой долгий
Не за добычею вёл. Неуклонно
Следовал ты за резонной расплатой
В снежную сутолочь тёмного бора.
Мы же облегчить твой гнёт будем рады»,
— с этим известием, дама проворно
Слезла с коленей моих. Я залился
Желчным смехом — подобного вздора
Выпадет слушать не часто. Ресницы
Карлиц подёрнулись каплями горя.
«Сам посуди, — нежный голос, обидой
Дрогнув, изрёк, — кто, как не уличённый
Совестью, выпьет настой ядовитый?»
Робко на скатерти бледно-зелёной
Чарка пустая баюкала отсвет
Подле двух полных других. Покачнулась
Топью болотной, вобрав мою поступь,
Лживая гниль половиц. Что за глупость?
Разве я мог?.. Выдрав дверцу чулана,
Я отыскал в нём ружьё, но коснулся
Вместо ладони копытом. Густая
Белая шерсть, с неоправданным буйством,
Светом пробилась сквозь грубую кожу,
Таял рассудок в угоду повадкам.
Кто-то из карлиц сказал мне: «Ну что же,
Самое время бежать без оглядки».
Высь затравили кедровые пики.
Тучи царапают. Реет над бором
Снежная рябь. Осторожны и дики
Кружат следы от копыт по сугробам.
12.02.24.