В моей родне, взаправду, девять жизней.
Наверно, так бывает у людей.
Рождался мальчик после каждой тризны,
А девочка – от лучших новостей.
Они росли обычными до срока,
Ценили мать, ходили в парк гулять,
Пока дурная сплетница сорока
Не заставляла глупость перенять.
И ясный день менялся с тёмной ночью,
И с грязным полом – белый потолок.
Как будто начиналась жизнь сорочья,
А эта убиралась под замок.
Там оставались твёрдые пятёрки,
Награды за хорошие дела.
А вместо них заслуженные порки,
Да клятвы невозможные - со зла.
Но всё менялось где-то в восемнадцать,
И расцветала жизнь до тридцати,
Где с роковой любовью повстречаться
Случалось девяти из десяти.
Ломалась жизнь, как тонкая дощечка,
С обломками в безудержном ручье.
И их потом подхватывала речка,
Чтоб приобщить к какой-нибудь статье.
Любовный треугольник был жестоким,
Его углы полны случайных ран.
А приговор казался слишком строгим -
Но не тому, кто истинный тиран.
Моя родня – моя вторая кожа,
Что наросла, как твёрдая броня.
Я на неё, наверно, не похожа,
Но чувствую, что всё-таки родня.
Я говорю с ней, словно с человеком,
Что много лиц соединил в одно.
Когда прощалась вместе с прошлым веком,
Оставила заветное окно.
Гляжу в него – и вижу всех, кто дорог,
Кто был со мной, а, может, до меня.
Сорока не одна, их ровно сорок,
И в каждой хоть чуть-чуть – моя родня.