Глава IX.
Съезжались гости накануне
В дом Троекурова, успеть
Места во флигеле и доме
Занять получше, праздник ведь.
Иным пришлось остановиться
В дому приказчика, попа,
Аль у зажиточных крестьян, чтоб
Собою покормить клопа.
Конюшни, все дворы, сараи
Полны дорожных лошадей,
Везде, где можно разместили
Коляски дорогих гостей.
С утра, как заблаговестили
К обедне, так потёк народ
К церквушке, что Кирила Петрович
Возвёл, зиждитель, за свой счёт.
Собрались толпы богомольцев:
Весь двор забит, к ограде льнут.
Обедня ж всё не начиналась,
Кирилу Петровича все ждут.
Приехал в шестерной коляске
И важно с дочерью прошёл
Внутрь церкви, гордо поклонился
И взглядом медленным обвёл
Присутствующих. А все взоры
На дочь его устремлены,
Кого-то красота пленяет,
Кого наряд большой цены.
На крылосе домашних певчих
Раздался пенья стройный хор,
Хозяин подпевал, молился,
К земле свой устремивши взор.
Обедня кончилась. Кирила
Петрович подошёл к кресту.
Все двинулись за ним с почтением.
Позвал всех выкушать еду
К себе домой. Народ из церкви
Толпою повалил вослед,
Столы от кушанья ломились.
Здесь собрался уездный свет.
Одетые по местной моде,
Чуть запоздалой от столиц,
В поношенных слегка нарядах,
Сплошь в жемчугах, как стая птиц
Иль стадо козочек по кругу
Цвет знатных барышень младых.
Мужчины свитою толпились
Поближе к водке. Против них
Сновали слуги. Стол накрыт был
На восемьдесят человек.
Тарелки споро расставлялись.
Затверждено уж так вовек -
Одной лишь только лафатерской
Догадкой – разума сильней:
Еда по залу разносилась
По чину, знатности гостей.
И звон тарелок, вилок слился
С шумливым говором, а сам
Хозяин счастьем хлебосола
Мог наслаждаться. Тут ушам
Его донёсся звук. Коляска
Во двор въезжает. Входит в зал
Антон Пафнутьич. «Кто там?» «Спицын.
Меня простите, опоздал».
Мужчина входит. Очень толстый,
Лицо рябое, уж в годах,
Лет пятьдесят или поболе,
А подбородок в три ряда.
«Садись, скажи, что это значит:
Ты в церкви не был, опоздал
К обеду. Что-то не похоже.
Ты, может, кушать перестал?»
«Я виноват, – гость отвечает, -
Ведь очень рано вышел в путь,
Да колесо вдруг у коляски
Переломилось. Просто жуть.
Пока чинили, да латали
Прошло часа, наверно, три.
Что ж тут прикажешь дальше делать?
В объезд пришлось кругом идти.
Чрез Кистенёвский лес же ехать
Опасно, там Дубровский ждёт
Меня. Он малый ведь не промах,
Две шкуры вмиг живьём сдерёт!»
«Да, ты не храброго десятка.
Чего боишься так его?
Что ж за отличье?» - Троекуров
Спросил у гостя своего.
«Как не боятся, а за тяжбу
Его покойника отца.
Не в удовольствие ли ваше,
Я показал, что у вдовца
Нет прав владенья Кистенёвкой.
Покойник (царствие ему)
Со мной желал перевидаться
По-свойски, и его сынку,
Пожалуй, это сделать просто!
Живу я в страхе, будто тать».
И тут Антон Пафнутьич жадно
Стал кулебяку уплетать.
«Ну, эт ты брось, - Кирила Петрович
Его прервал, – исправник наш
Уж постарается злодея
Нам изловить! Он верный страж
Порядка. Да к тому ж разбои
Дубровского им благодать:
Разъезды, следствия, подводы -
Деньга в карман. Чего желать?
Зачем дарителя такого
Упечь в кутузку? Баловство!
Не правда ль, господин исправник?»
«Сущая правда, вашество!»
Все гости вмиг захохотали.
Исправник лишь смутился чуть.
«Люблю я молодца за правду, -
Хозяин рек. - Не обессудь!
А жаль покойного Тараса,
Исправник образцовый был.
Коль не сожгли б, так тише было.
Он вмиг бы всем умерил пыл».
_______________
Тут Анна Савишна вступила,
Застольный разговор прервав.
Она вдова, любима всеми
За добрый и весёлый нрав…
«Хочу вам, господа, поведать,
Недели три назад тому
Приказчика свово на почту
Послала я. С письмом сынку
Две тысячи рублей с доходов
Передала, чтобы он мог
Достойно содержать в столице
Себя, не впроголодь, не в долг,
Прилично званию гвардейца.
И вот приказчик ввечеру
В дом возвращается. Так бледен,
Оборван, пеший. Не совру.
Едва не померла со страху.
Что приключилось? А он мне:
Ох, матушка, чуть не убили,
В лесной ограблен стороне.
Разбойники и сам Дубровский,
Чуть не повесили меня,
Отняли лошадь и телегу,
Все деньги. Чудом спасся я.
Ну, я рыдать: царь мой небесный,
Что будет с Ванечкой моим?
Как он в столице-то без денег?
Что ж делать мне? Лишь со своим
Благословением послала
Письмо второе без гроша.
Прошла неделя, вдруг въезжает
Во двор коляска. И душа
Затрепетала, будто странным
Каким предчувствием полна.
В дом входит генерал и молвит:
Почёл за долг, мол, я жена
Его приятеля, с которым
Он годы долгие служил,
Решил проведать. Может чем-то
Помочь вдове? На вид он был
Лет тридцати пяти, с усами,
Довольно смугл, черноволос,
При бороде. Попили чаю…
Болтали обо всём. Расспрос
Потом коснулся дел житейских.
И вот, как на духу тогда
Ему поведала о горе.
Он помрачнел: Слыхал я, да,
Что тут Дубровский озорует
И что на местных богачей
Впрямь нападает, но в убийствах
Его винить – нет ловкачей!
А, может, всё-таки здесь плутни?
Ну-к, прикажите-ка позвать
Сюда приказчика. Явился,
Остолбенел и вмиг рыдать.
С ног на колени повалился,
Как лист осины задрожал,
И в оговоре повинился:
Мол, бес попутал. Обсказал,
Как дело было, как Дубровский,
Узнав, что деньги и письмо
Везёт для барина-гвардейца,
На почту отпустил его.
Как тут решил добро присвоить.
Все деньги в сундуке…Я вам
Скажу так, господа, сдаётся,
Тот генерал – Дубровский сам!»
«Да вздор, - вскричал тут Троекуров, -
Дубровскому лишь двадцать три.
Вон у исправника приметы
Его в кармане. Ну-к, прочти!»
Исправник вынул из кармана
Листок замаранный. Воздев
Его к глазам, нарочно важно,
Читать принялся нараспев:
«От роду двадцать три, а росту
Он среднего, без бороды,
Лицом же чист, глаза имеет
Он карие, власы прямы
И русые. И нос прямой… А
Других особенных примет,
Со слов дубровского дворовых,
В одёже и на теле нет».
«И только? Ценная бумага! –
Вскричал тут Троекуров,- но
Сыскать по этим-то приметам
Дубровского вам мудрено!
Бьюсь об заклад, часа три кряду
Проговоришь о жизни с ним,
А не смекнёшь, что бог в насмешку
Тебя с Дубровским свёл самим».
Исправник тут свою бумагу
Сложил в карман и, молча сев,
Принялся за гуся с капустой.
Что же сказать про наших дев?
Все барышни в молчаньи скорбном
Застыли. Втайне же они
В Дубровском видели героя,
Что оживлял их грёзы, сны.
А между тем успели слуги
Не раз уж обойти гостей,
Неспешно наливая в рюмки
Цимлянское. И тем скорей
Начали лица рдеть и звонче
Застольных разговоров строй.
Стал он несвязным, веселее.
Тут Троекуров голос свой
Опять возвысил. «Коль исправник
Не в состоянии изловить
Сего мошенника, придётся
Вступиться мне и отрядить
На первый случай этак двадцать
Людей дворовых, и пусть мне
Они очистят эту рощу
Или сожгут её в огне.
Народ бывалый, нетрусливый,
И на медведя даже хож».
«А, кстати, - тут Антон Пафнутьич
Его прервал, - медведь ваш, что ж?»
«Да, умер Миша славной смертью.
Всем приказал нам долго жить».
Кирила Петрович на француза
Тут указал. Стал говорить
Про подвиг тихого Дефоржа,
Как тот был хладнокровен, смел.
Француз сидел, смотрел в тарелку
И безучастный молча ел.
Обед окончился. Хозяин,
Салфетку отложив, повёл
Гостей в гостиную, где кофий
Ждал, карты и с десертом стол.
Глава X.
Застолье продолжалось долго.
Хозяин строго повелел
Покрепче запереть ворота,
Чтоб до утра никто не смел
Уехать. Музыка играла.
Бал завязался, пунш рекой.
Постарше кто – играли в карты,
А молодёжь наперебой
Кружилась в вальсе. Кавалеров
На всех недоставало дам.
Учитель явно отличался
Среди мужчин. То тут, то там
Его частенько выбирали
В партнёры. С Марьей Кириловной
Он чаще всех других кружился,
О чём шептались за спиной.
К полуночи устал хозяин.
Приказ дал ужинать, а сам
Отправился на боковую.
Его отсутствие гостям
Придало более свободы
И живости, и ужин тот
В сердцах гостей навек оставил
Воспоминаний сладкий мёд.
Один лишь гость Антон Пафнутьич
Сидел в сторонке молчалив,
Был чрезвычайно беспокоен.
И так с рождения труслив,
А тут остаться на ночь в доме
Ведь предстояло и зачем?
В душе обильно зарождалось
В нём беспокойство. Между тем
Решил себе он понадёжней
Товарища на ночь найти.
Уж коли заберутся воры,
Защиту в нём приобрести.
И после долгих рассуждений
Дефоржа выбрал наконец.
Наружность, храбрость, ну и целом
Ему б сгодился молодец.
Антон Пафнутьич, только танцы
Затихли, с трепетом в душе
Спросил Дефоржа, поклонившись:
«Же ве муа шеву куше?»
«Трэ волонтаэрс» - тот ответил.
Антон Пафнутьич тотчас же
Пошёл давать распоряжения.
Хотелось спать давно уже.
Вот улеглись, свеча потухла.
Усталость, винные пары
Превозмогали боязливость
Антон Пафнутьича, и сны
Им совершенно овладели.
Но вдруг, почувствовав толчок,
Сквозь дрёму разглядел Дефоржа…
В руке держал он кошелёк.
«О, кес ке сэ? Что это значит?»-
Спросил дыханье затая.
«Молчать, - Дефорж сказал по-русски, -
Иль Вам конец! Дубровский я!»
Глава XI.
Теперь прошу доизволения
Читателя всё объяснить
И предыдущих происшествий
Ход поподробней изложить.
Пред нами на почтовом тракте
В дому смотрителя сидит
Проезжий, со смиренным видом
Ждёт лошадей, под нос свистит.
Смотритель станции косился
На посетителя, ворчал:
«Вот свистуна, чтобы он лопнул,
Нам ближе к ночи бог послал.
Ни чаю заказать, ни кофий.
По виду чистый басурман.
Не знает он, видать, приметы:
Коль свист в дому, так пуст карман».
«Так отпусти его скорее, -
Твердит смотрителю жена. –
Дай лошадей ему и пусть он
Уедет прочь. Что за беда?»
«Пусть обождёт, всего три тройки
В конюшне, а того гляди
Проезжих принесёт хороших
Посреди ночи. Долго ли?»
И точно, уж через минуту
Коляска у крыльца, и в дом
Военный входит и слуга с ним.
«Мне лошадей подать, бегом!»
Смотритель вмиг засуетился
И на конюшню убежал,
Военный же разговорился
С проезжим. От него узнал,
Что тот француз и едет в город,
А там в Покровское. Его
В учителя в дом пригласили
С рекомендательным письмом.
Был нанят за глаза. А тут уж
Сидит часов пять или шесть.
Давно бы должен быть на месте,
Да с лошадьми проблема есть.
«Помещик этот Троекуров? -
Спросил француза офицер. –
Таких жестоких самодуров
Я мало видел. Он манер
Приличных отроду не ведал,
Так своенравен и жесток.
Слыхал я, что двоих до смерти
Учителей до вас засёк!»
Француз в ответ: «И что же делать?
Три тысячи в год обещал
Он жалованья. Ну, быть может,
Мне повезёт и капитал
Пусть маленький скопить удастся,
Старушке матери помочь,
Потом коммерцией заняться…
И бонсуар, уеду прочь».
«Послушайте, мой друг, а если
Смогу Вам денег предложить,
С условьем, чтобы сей же час вы
В Париж отважились убыть?»
Француз с немалым изумленьем
На офицера посмотрел.
«Я не шучу», – тот вновь продолжил,
Шкатулочку достать успел,
Извлёк оттуда ассигнаций
На десять тысяч. Говорит:
«Условие моё одно лишь,
Оно вас удовлетворит:
Даёте пашпорт ваш, а так же
Рекомендательно письмо,
Свидетельство рожденья, ну и
Мне слово честное своё,
Что убываете вы тотчас
В свои родимые края,
И никому об нашей сделке
Ни слова. Ладно? Вуаля!»
«Но как же я без документов?
Как доберусь тогда домой,
Пересеку границу, ну и…?»
«Поверьте, не беда, друг мой.
Вы первым делом объявите,
Что, мол, ограблены самим
Дубровским были. Вам поверят,
Дадут свидетельство, и с ним
Дай бог скорее вам доехать
До своей матушки. Адью».
Дубровский вышел, сел в коляску
И ускакал в ночную мглу…
Вот так с бумагами француза
Явился смело в барский дом
Дубровский. Что ж до намерений
Его - поведаем потом.
Он очень мало занимался
Над воспитаньем барчука,
Дал Саше полную свободу
Повесничать. И лишь слегка,
Весьма нестрого, за уроки,
Что задавал лишь формы для,
Его журил. Зато часами
Он с прилежанием себя
Растрачивал за фортепьяно,
Сестру наследника уча
Игре на этом инструменте,
На ушко что-то ей шепча.
Дефорж всем в доме приглянулся,
У Троекурова снискав
Любовь за смелость на охоте
И тихий незлобивый нрав,
У Марьи Кириловны за робость,
У Саши – нелюбовь к кнуту
И снисходительность к проказам,
У дворовых за доброту.
Сам он, казалось, привязался
К семейству, почитал себя
За члена оного. Так месяц
Прошёл иль, может, даже два.
Никто в дому не догадался,
Что в том французе молодом
Таился грозный всем разбойник,
Чьё имя шёпотом кругом
Произносили все владельцы
Окрестных деревень и сёл.
Лишь раз, забыв про безопасность,
Он мести чувство предпочёл.
Ночуя вместе с человеком,
Что был виновником всех бед,
Не смог Владимир удержаться
От искушенья пистолет
К физиономии приставить.
Курок хотелось так спустить.
Но предпочёл его оставить
В живых, чтоб в вечном страхе жить.
Наутро же Антон Пафнутьич
Молчком в гостиную прошёл.
Он был так бледен и расстроен,
Что своим видом произвёл
На всех такое впечатленье,
Как будто переел вчера.
Не поднимая глаз, простился
И тотчас убыл со двора.
Глава XII.
День шёл за днём и жизнь в Покровском
Однообразная текла.
Кирилу Петровича охота
Лишь ежедневная влекла.
А Марью Кириловну занимали
Прогулки только, чтенье книг,
Да музыкальные уроки.
Себе призналась, что возник
В душе и сердце трепет томный,
Когда Дефорж с ней говорил.
Досадовала, что сей трепет
Её спокойствия лишил.
Она скучала без Дефоржа
И поминутно об одном
Мечтала – вызнать его мненье
И соглашаться с ним во всём.
Однажды же, пришедши в залу,
Где ожидал Дефорж её,
Она немедля увидала,
Как бледен он. Он же своё
Ей нездоровье головною
Всего лишь болью пояснил.
Подав украдкою записку,
Урок прервал. В записке был
Призыв отчаянный явиться
В беседку у реки, чтоб там
Немедля с нею объясниться.
Просил прибыть к семи часам.
Она давно ждала признанья,
Желая и боясь его.
Но то признанье человека
Сословьем ниже. Для чего?
Их так различно состоянье,
Так мало шансов получить
Отца согласие на право
Законным ей супругом быть.
Она решилась, но в одном лишь
Поколебалась: как принять
Признанье? То ль с негодованьем,
Весёлой шуткой. Может, дать
Ему надежду дружбы вечной,
Или безмолвно созерцать
С улыбкой хладной, бессердечной?
Смеркалось. На часах уж пять.
Подали свечи. Троекуров
Играл с соседями в бостон.
Так время медленно тянулось.
Покрыли тучи небосклон.
Ночь тёмная в права вступила
И в двух шагах уж от себя
Не разглядеть дорожки было.
Через минуту подошла
К беседке. Тут остановилась,
Чтоб дух перевести, к нему
Явиться с видом равнодушным,
Но он уж здесь: «Благодарю,
Что мне не отказали в просьбе, -
Сказал Дефорж ей тихо. – Я,
Так обстоятельства сложились,
Покинуть должен вас. Меня
Гнетёт разлука эта. Скоро
Вы всё узнаете. Пред ней
Мне должно с вами объясниться.
Я не француз Дефорж. Своей
Судьбой несчастной был с рожденья
Дубровским». Вскрикнула она.
«Не бойтесь только, ради бога,
Вы имени сего. Да, я,
Я тот несчастный, что лишён был
Кирилой Петровичем всего,
Родного дома, куска хлеба.
Творец несчастья моего
Он. По его лишь злобной воле
Я грабить начал, начал мстить.
Как же желал я этой мести -
Дом сжечь дотла, его убить.
Но вам не надобно бояться
Ни за себя, ни за него.
Всё кончено. Ему простил я
Все прегрешения, всё зло
Им сотворённое. И вы лишь
Спасли его от мести той.
Я понял, дом, где вы – священен.
Вы были посланы судьбой.
Бродил я днями подле ваших
Садов в надежде увидать
Хоть издали лишь ваше платье,
Чтоб вас в прогулках охранять.
Мне, наконец, счастливый случай
Представился войти в ваш дом.
Дни подле вас мне были счастьем.
Их буду вспоминать потом
С отрадой тихой и печальной.
Сегодня же я получил
Известье. Боле невозможно
Мне оставаться здесь. Нет сил.
Я ухожу, но прежде должен
Был вам открыться, чтоб кляня
Меня за всё, не презирали.
Прошу вас, помните меня».
Тут свист раздался и Дубровский
Умолк и, руку сжав её,
Прижал к своим устам, а после
Сказал: «Так дайте мне своё
Вы обещанье, что в несчастьи,
Коли беды настанет час,
И помощи ждать ниоткуда,
Меня вы позовёте? Вас
Позволите спасти? Отвергнуть
Моей вы преданности груз
Не захотите? Марья Кириловна
Сквозь слёзы молвила: «Клянусь!»
Когда ж из сада возвращалась,
То услыхала шум и крик,
Все люди в страхе разбегались,
Дом был в движении. Возник
Пред ней отец. Был в окружении
Исправника и дворовых.
Народу у крыльца толпилось
Изрядно, много верховых.
«Где ты была так долго, Маша? –
Спросил рассерженный отец. -
Ты не видала мсье Дефоржа?
Куда же делся молодец?
Вообрази себе, исправник
Приехал, чтоб его схватить.
Считает это сам Дубровский.
Напраслину, что городить!
Антон Пафнутьича ограбить
Хотел. Да где? В моём дому.
И как же только верить можно
Такому трусу? Не пойму».
Вошёл слуга: «Нигде его нет».
«Так отыщите же скорей», –
Вскричал на дворню Троекуров
И дочери сказал своей:
«Ты так бледна. Перепугали?»
«Нет, папенька, глава болит».
«Поди к себе и успокойся.
Коль виноват, не убежит!»
К руке отца припала молча,
Поцеловала и ушла
Скорее в дом. Там на постелю
Упав, рыдала до утра.
Глава XIII.
Дни шли и вот в начале лета
Настало время перемен.
В Покровское с визитом дружбы
Явился русский джентльмен
Верейский, князь. Из-за границы,
Где время долгое живал,
В своё поместие Арбатов,
Где отроду и не бывал,
Приехал. Вёрст примерно тридцать
Оно Покровского дальней,
И прежде никаких сношений
Меж ними не было. Своей
Привычкой к бурной жизни в свете
Уединения не мог
Верейский вынести, привыкнув
К рассеянности. И порог
Переступил чужого дома
Лишь дабы скуку разогнать.
Кирила Петрович был доволен
В дому «свет высший» принимать.
Казался старше князь годами
Своих пятидесяти лет.
Излишества так изнурили
Его здоровие, и след
Невзгод житейских положили
Неизгладимую печать.
Но, несмотря на то, наружность
Была приятная. Бывать
Всегда же в обществе привычка
В особенности среди дам,
Ему любезность придавала:
Манерам, жестам и словам.
Хозяин начал по привычке
Осмотром псарни угощать
Драгого гостя, старым садом
С прудом, аллеями. Внимать
Красотам этим утомился
Князь очень скоро. Поспешил
Скорей в гостиную обедать.
Сады английские любил
И, как он говорил, «природу».
Он откровенно здесь скучал.
Однако, комплиментов ворох
Всё ж Троекурову воздал.
Но в зале старый волокита
Увидел Марью Кириловну,
Забыв, как видимо, о притче
Про бороду и седину.
Её краса вмиг оживила
Все члены в нём, он весел стал,
Рассказами слух ублажая,
Шутил и лестью осыпал.
Они решили прокатиться,
Чтоб поболтать о том, о сём.
Верейский с изумленьем видит
Дубровского сгоревший дом.
«Куда же всё-таки девался
Ринальдо наш? Он жив ещё?» –
Спросил Верейский. «Он на воле,
Покамест будут заодно
У нас исправники с ворами», –
Ему Кирила Петрович в лад
Ответил злобно. – Я ж, по чести
Сказать, тому хотя бы рад,
Что он живал под моей крышей
И дочку музыке учил
Аж три недели. Слава богу,
Хоть денег я не заплатил!»
Верейский выслушал с вниманьем
Рассказ. Воистину нашёл
Его волнительным и странным.
Благодаря за щедрый стол,
Соседей клятвенно уверил
В своих симпатиях и взял
Торжественное обещанье
К нему прибыть с визитом. Внял
Призыву Троекуров и вот
Уже спустя дня два иль три
С дочуркой вместе любовались
Красою ангельской земли.
Крестьян весёлые избушки,
И каменный господский дом,
Отстроенный в английском вкусе,
Чрезмерно строгом, деловом.
Пред домом луг густо-зеленый,
На нём под колокольцев звон
Паслись швейцарские коровы,
Пространный парк со всех сторон.
Гостей провёл хозяин в залу,
Где стол к обеду уж накрыт.
Князь их подвёл к окну большому.
Через окно открылся вид
На Волгу. По широкой глади
Её под парусами шли
Добром нагруженные барки,
Рыбачьи лодочки вдали.
А за рекой поля тянулись,
Холмы… Ну, право, красота…
Потом занялись рассмотреньем
Картин на стенах. Неспроста,
Как видно был вояж назначен
К соседу в дом. О том она
Уж очень скоро догадалась,
И всё до капли поняла.
Глава XIV.
Сидела как-то Марья Кириловна
За пяльцами перед окном.
Игла послушно вышивала,
А мысли ж были далеко,
Не следовали за работой.
Вдруг протянулася рука
И кто-то положил на пяльцы
Письмо. Но тут вошёл слуга,
Позвал её к отцу. Поспешно
Она упрятала письмо
И поспешила к кабинету.
Кирила Петрович ждал её
В компании с князем. Поклонился
Он ей и вежливо привстал.
Отец едва не прослезился,
С улыбкой нежною сказал:
«Скажу тебе я, Маша, новость,
Как милостива к нам судьба,
Наш добрый друг, сосед Верейский
Сегодня сватает тебя.
Вот твой жених. Ну, что, согласна?» -
Она, как смерть стоит бледна. –
Согласна сделать его счастье?»
Молчит, а по лицу слеза.
Ей старый князь целует руку,
Она ж безмолвна, холодна.
«Ну, дети, что ж вы, поцелуйтесь
И будьте счастливы!» Слегка
Верейский хмурится. «Пошла же,
Пошла к себе, - отец твердит. –
И осуши свои ты слёзы,
А после воротись, - велит. -
Они все плачут при помолвке.
Уж так у них заведено.
Теперь о деле, о приданном,
Всё должно быть говорено».
Марья Кириловна вбежала
К себе, на ключик заперлась.
Грядущее её пугало,
Слезами вволю облилась.
Себя представила женою
Верейского. Старик ей был
Так ненавистен, безобразен,
А брак – могила. Выше сил
Терпеть всё это. Лучше, право,
Мне в монастырь иль умереть,
Иль за Дубровского». И тут же
Письмо достала просмотреть.
И жадно приступила к чтенью,
Предчувствуя, что от него.
«Жду в десять вас на прежнем месте».
Пусть будет то, что суждено.
Глава XV.
Луна сияла, ночь в июле
Была тиха и лишь порой
Тут лёгкий поднимался ветер
И шорох пробегал листвой
По всему саду. Тень мелькнула.
Приблизилась к беседке. Вдруг
Пред ней Дубровский очутился:
«Я знаю всё, мой милый друг, -
Сказал он ей печальным тоном. –
Вы обещанье дали мне.
Я мог бы вас навек избавить
От князя. Слова лишь вполне
От вас мне одного довольно,
И он исчезнет». «Нет, прошу,
Не смейте тронуть. Против бога
Я никогда не согрешу!»
«Ну, что ж, он жизнью вам обязан!
Но как спасти вас от отца,
Его жестокого решения?»
«Надежда есть. Не до конца
Она ещё во мне угасла.
Надеюсь тронуть я его
Слезами горькими, мольбами.
Меня он любит. Для него……»
«Нет, не надейтесь по-пустому:
В слезах увидит лишь одну
Обыкновенну боязливость
Девицы, что идёт к венцу
Не по любви и не по страсти,
А только лишь расчёта для.
Он всё обдумал и решенье
Не переменит опосля!»
«Тогда вы явитесь за мною,
Я буду вашею женой!»
Дубровский вздрогнул и покрылось
Лицо багровою волной.
«Ну, хорошо, тогда молите
Вы всеми силами души
Отца, ему вы объясните,
Коли важнее барыши
Судьбы загубленной, невинной
Найдёте вы тогда в другом
Защиту. После пожалеет
Он о решении своём»…
Себе закрыл лицо руками.
Казалось, задыхался он.
А Маша плакала беззвучно,
С усильем подавляя стон.
Он обнял робко стан девичий
И трепетно к нему приник.
Она доверчиво склонилась
К плечу. Как краток счастья миг!
Молчали оба. Время вышло.
«Пора», – промолвила она.
Дубровский будто бы очнулся
От упоительного сна.
И, руку взяв её, на палец
Надел кольцо. «Коль час придёт,
Если решитесь вы прибегнуть,
Оно меня вмиг призовёт.
Кольцо вы это опустите
В дупло, что есть на дубе том.
И я явлюсь». Сказал и тотчас
Исчез, как тень в лесу густом.
Глава XVI.
Что ж, вскоре перестало тайной
Быть для соседей сватовство.
Кирила Петрович поздравленья
Уж принимал. А время шло…
И Маша день тот отлагала,
День объявления. Меж тем
Жених ничуть не огорчался.
Казалось, ни к чему совсем
Ему любовь младой невесты.
Он о любви не хлопотал.
Её безмолвного согласья
Ему довольно, просто ждал.
Но время шло. Она решила,
Что действовать пора. Письмо
Старому князю написала,
Стараясь возбудить в его
Лишь сердце то святое чувство
Великодушия. Ему
В нём откровенно признавалась,
Что ни малейшего к нему
В душе нет чувства. Умоляла
От брака отказаться и
Просила защитить от гнева
Родителя, его любви.
Верейский, как прочёл посланье,
Нимало не был тронут им,
И откровения невесты
Он с хладнокровием сухим
Представил будущему тестю.
Кирила Петрович был взбешён
И князь насилу убедить смог
Скрыть факт, что тот осведомлён
О дочери письме. Строптивость
Надумал силой подавить.
Не стоит дальше время тратить.
Решил, назавтра свадьбе быть!
Князь посчитал благоразумным
Весьма решенье. Счастлив был
И, не сказав ни слова Маше,
В поместие своё отбыл.
Но лишь коляска укатила,
Отец вошел к ней и велел
Назавтра быть готовой к свадьбе.
Она к ногам. Он лишь взревел.
И, оттолкнув её сурово,
Сказал: «Всё это только вздор.
Я знаю лучше, что для счастья
Тебе нужнее. Разговор
На этом кончим. Послезавтра
Ты будешь под венцом стоять!»
«О, боже мой,- вскричала Маша, –
Вы вынуждаете принять
Меня решение, защиты
Просить на стороне чужой.
Вы ужаснётесь, до чего же
Меня лишь волею одной
Толкнули!» «Что? Мне угрожаешь,
Девчонка дерзкая? И кто
Защитник твой? Кем же стращаешь?»
«Дубровский он, Владимир!» «Что?
Да ты с ума сошла. Ждать можешь,
Когда спасители придут,
Дубровский иль кого желаешь.
До свадьбы посидишь же тут!»
Он вышел. Тут же за собою
Все двери запер. На лицо
Печали волны набегали
Она глядела на кольцо.
Предчувствие ей говорило,
Дубровского найдёт в саду
Подле беседки. Но как выйти?
Как про свою сказать беду?
Лишь на рассвете задремала,
И чуткий сон встревожен был
Печальным, призрачным виденьем.
Луч солнца Машу пробудил.
Глава XVII.
Она проснулась. Первой мыслью
Представился весь ужас ей
И положенья безысходность.
За плотною стеной дверей,
Надзором девок из прислуги,
Как исхитриться знак подать?
Кровь волновалась и кипела
В попытке способ изыскать.
Кольцо в дупло отправить срочно.
Тут камушек в её окно.
Стекло противно зазвенело.
Глядит, там Сашенька давно
Её как будто караулит.
«Пришёл, сестрица, я узнать,
Хоть папенька на вас сердится,
Не надобно ль чего подать?
Быть может, чем могу помочь вам?»
«Спасибо, милый братец мой.
Ты знаешь старый дуб у леса?»
«Что у беседки за рекой?
Да знаю». «Ну, так если любишь,
Беги туда сейчас скорей
И положи в дупло вот это
Колечко. Только поживей
И чтоб тебя никто не видел».
Тут Маша бросила кольцо
И после заперла окошко.
А Саша мигом чрез крыльцо
И по дорожке прямо к дубу.
В дупло его определил.
Хотел уйти, да тут увидел:
Мальчишка рыжий запустил
В дупло ручонку. Знать, колечко
Перехватил и ну бежать.
Хоть Саша младше был, но всё же
Воришку быстро смог догнать.
Они боролись и кричали,
Друг друга били по лицу.
На крик Степан садовник мигом
К ним подскочил и сорванцу
Навешал оплеух: «Как смеешь
Младого барина ты бить?» -
И, кушаком связав мальчишку,
К приказчику отвёл решить
Судьбу воришки. Троекуров
К ним после тоже подошёл
И стал пытать кто и зачем тут,
Дознанье быстро произвёл.
Он понял, дочь (в том нет сомненья)
С Дубровским сохранила связь.
Но, неужели, в самом деле
К нему за помощью рвалась?
Так может статься, наконец-то
Нашел разбойника следы,
И он теперь не увернётся,
Давно его ждут кандалы.
Исправник вскорости приехал.
Мальчишку тут же привели.
Его для вида опросили
И отпустили. Предпочли
Путь проследить, дабы разведать
Где шайка прячется в лесах,
И разом взять всех с атаманом.
Тут жизнь и честь уж на весах.
Мальчишка радостно помчался
До Кистенёвской рощи. Там,
Где две сосны протяжно свистнул,
И свист пронёсся по кустам.
К мальчишке тут же кто-то вышел
И оба скрылися во мгле.
Смеркалось. Роща затаилась
И холод стлался по земле.
Глава XVIII.
С утра весь дом гудел, как улей,
Толпился на дворе народ.
Кирила Петрович в нетерпенье
Ходил по зале взад, вперёд,
Насвистывая «Гром победы».
В уборной Марью Кириловну
Смертельно бледную в корсете
Затягивали, как струну.
Её глава слегка клонилась
Под тяжестью брильянтов, но
Она бессмысленно глядела
Куда-то вдаль. Знать, всё одно…
Её сажают вместе с мамкой
В карету и цепь расписных
Колясок двинулась ко храму,
Где молодую ждёт жених.
Князь ей помог сойти на землю,
Они прошли в церкву. Тотчас
За ними глухо дверь закрылась.
Венчальна служба началась.
Из алтаря священник вышел,
Вопросы начал задавать.
Она же будто не слыхала
Его, не видела. Молчать
В тиши церковной продолжала,
Как будто бы чего ждала.
Священник произнёс за Машу
Невозвратимые слова.
Обряд был кончен. Поздравленья,
Супруга поцелуй, как лёд.
И всё в тумане. Неужели
Дубровский так и не придёт
Освободить её. Младые
Уже в Арбатово спешат.
Проехали вёрст где-то десять,
Как тут вдруг крики в аккурат.
Карета встала, окружила
Её толпа и человек,
(Лицо его закрыто маской),
Дверь отворив, тотчас изрек:
«Свободны вы и выходите!»
«Что это значит, – молвит князь. –
Кто ты такой?» «Это Дубровский», –
Княгиня молвит. Разозлясь,
Верейский, не теряя духа,
Рвёт из кармана пистолет,
Стреляет тотчас в атамана.
Дубровский пулею задет.
Княгиня вскрикнула, закрыла
Лицо руками. Князь другой
Рвёт пистолет, и вмиг сверкнули
Ножи над буйной головой.
«Не трогать! – закричал Дубровский,
И к Маше вновь поворотясь,
Сказал, - Отныне вы свободны!»
«Нет, слишком поздно. Поклялась
Я быть женой до смерти князю.
Я с ним обвенчана». «Но вы,
Вы приневолены к венчанью!»
«Я вас ждала, вы не пришли.
Я согласилась и князь муж мой,
Освободите же его.
Меня забудьте вы, прошу вас,
Во имя чувства своего!»
Дубровский уж её не слышал,
Качнулся и закрыл глаза.
Боль раны вмиг лишила силы
И он упал у колеса.
Разбойники его на лошадь,
Держа, сажают на весу
И, не пролив ни капли крови,
Скрываются в глухом лесу.
Глава XIX.
Пред нами Кистенёвский лес, читатель.
Как раз посредь лесной глуши
Есть земляное укрепленье,
Вал, ров, землянки, шалаши.
И множество людей в округе.
Здесь шайка грозная жила.
Обедают они, собравшись
Вкруг подле братского котла.
А после трапезы – молитва.
Ведь надо ж богу честь воздать.
Иные разбрелись по лесу,
Кто на траве прилёг поспать
По русскому обыкновенью.
Мужик на рухлядь латку шьёт,
Верхом на пушку взгромоздился
И песню старую поёт:
«Ой, не шуми, мати дубрава,
И думку думать не мешай
Мне молодцу…» Тут грозно няня
Ему кричит: «Степан, кончай…
Полно тебе горланить песню,
Нет совести, ведь барин спит».
«Прости, Егоровна, не буду.
Скажи ему, пусть извинит
Мя, дурака, за эту шалость
И поправляется скорей».
В землянке, устраланной коврами,
Кровать походная. На ней
Лежит Дубровский. Пистолеты
На столике, а в головах
Висела сабля. Тут же рядом
Трюмо в серебряных тонах.
В руке держал открыту книгу,
Но не читал, глаза закрыл.
Старушка-няня сокрушалась:
«Так слаб ещё, совсем нет сил!»
Дубровский вздрогнул: в укреплении
Тревога сделалась. Тотчас
Степан просунулся в окошко:
«Солдаты, барин, ищут нас».
Вскочил с кровати, взял оружье
И мигом вон наверх: «Все здесь?»
«Все, батюшка, кромя дозорных».
«Что ж, по местам, умерим спесь!»
Дозорные бегут к опушке:
«Солдаты, окружают нас».
«Ворота запереть и пушку
Катить вперёд», - звучит приказ.
В безмолвии застыл весь лагерь.
Лишь голосов нестройный хор,
Треск веток, бряцанье оружья.
Вот строй солдат. И тут в упор
Раздался залп из ружей, пушки.
Кто-то упал и закричал,
Между солдатами смятенье,
Убитых много наповал.
Бой рукопашный завязался,
В атаку офицер ведёт
Солдат на ров. Дубровский метко
Его разит, как утку влёт.
Начальника в момент лишившись,
Солдатов замерла стена.
Дубровский поднял всех в атаку.
Была победа решена.
Чреда последних происшествий
Власть всполошила, знать, всерьёз
И не на шутку напугала,
Солдат направить им пришлось.
Собрав все сведенья о месте
Расположения его
Отряда, войско отрядили
С приказом взять, хоть мёртвого.
Дубровский же после сраженья
Собрал сообщников своих
И объявил им, что намерен
В текущий день покинуть их.
Советовал переменить их образ
Жить грабежом: «Довольно вы
Разбогатели, а иначе
Уж не сносить вам головы
Без моего начальства. Каждый
Из вас теперь имеет вид,
С которым может безопасно
Пробраться в глушь, где избежит
Суда, ареста и где сможет
Остаток дней провесть в трудах.
Но вы мошенники все, чую
Покаетесь лишь на словах.
И вряд ли преступить решитесь
Такого ремесла порог.
Прощайте, по делам рассудит
Пусть вас наш милостивый бог».
И после этих слов оставил
Детей своих, зарыв топор
Войны. А грабежи, поджоги
Вмиг прекратились с этих пор.
Дороги стали вновь свободны.
Как видно грозный атаман
И впрямь сокрылся за границей.
Пришла пора кончать роман.