Зазвенит колокольчиком где-то,
опоздавшая в гости весна,
и на время утащит поэта
в чистоту обходного листа,
что шуршал белоснежным сугробом
в стопке мятых ненужных бумаг,
где дорога и пыль с автостопом —
лишь фантазия для бедолаг.
Здесь прощаются встречи навечно
среди линий размытой судьбы,
и весну убивают беспечно,
если щёлкает слово "ЛЮБИ"
по аорте с надрывом из хрипа
за вокзальной развязкой путей,
когда пальцы в неровностях сгиба
вдруг находят петлю без затей —
не затянутой в галстуке ночью
на дыхании жизни взахлёб,
и отброшенной с криками: Отче,
помоги мне найти гардероб —
чтоб повесить всю тяжесть обличья
на крючок с номерком, и уйти
по натёртому полу приличий
театрально-концертной статьи.
Где сосчитана смета за выбор,
и придумана кара для душ
с недоразвитой мыслью пред дыбой,
и с шипением воздуха — ши-ш-ш-ш.
Словно выдох сквозь сжатые зубы,
на вопросы и просьбы толпы,
поцелуй нам седого Иуды
вновь прощает весь мир за кресты,
что стоят на погостах, как память
с карамельками, водкой — и дном,
не достигшим себя за дробями
с десятичным пузатым нулём.
Зазвени, позови и я выйду
в чистоту обходного листа,
и крестом себя вымолю трижды
пока падает с неба звезда,
и какой-то бродяга всё ищет
вновь рождённого в хлеве Христа,
забываясь с вином на кострище,
отгоревшего ночью куста.