В полумраке метро,
и на солнечных улицах,
и средь жёлто-зёлёных
лампадных лесов,
вспоминала его,
дней растаявших узница,
и ночей, раскалённых
печатями слов.
Тогда утра бутон
чашей дня распахнулся,
время мучило стрелки,
теребя циферблат.
Счастье встало на кон.
Шар земной покачнулся,
побежал по рулетке
в ожидании наград.
А в конце того дня
ветер, нежно и бережно
разжигая закат,
целовал облака.
Он смотрел на меня
снисходительно-вежливо,
улыбаясь слегка
и чуть-чуть свысока.
Зажигал фонари
летний вечер рассеянно,
небеса забавлял
мимолётной грозой.
Мои окна пронзил
горьких слов ветер северный,
свечи глаз оплавлял,
обжигаясь слезой.
Тогда время моё
наполнялось печалью,
солнца красный пион
уронил лепестки.
Ядовитым ключом
дверь открыла случайно,
за которой был трон
с колпаком шутовским.
В сад, где травы ковром,
и деревья умытые
в листьях солнышко прячут,
я вхожу неспеша,
вспоминая о том,
как над чашей разбитою,
испуганно плача,
кружилась душа.
Как на ружьях, клеймённых
презреньем, затворы
загоняли в капканы
безвозвратных потерь,
как дрожал, ослеплённый
лучами позора, и зализывал раны
сердце - раненный зверь.
Книги жизни моей
шелестели страницы,
наяву ль доносилось,
а может во сне -
Он стучал в мою дверь,
чтоб с той чаши напиться,
что прощенья просил
и что встречи хотел.
Но покинул мой парус
разбитой мечты побережья.
Его принял причал
на других берегах -
звёзды с морем игрались,
в синих скалах, не терпящий бедствий,
разгоняя печаль,
лился свет маяка.
И приюта не даст
дом, в котором пожары потешились.
Не коснувшись замка
опустилась рука.
Время смотрит на нас
снисходительно-вежливо,
улыбаясь слегка
и чуть-чуть свысока.