Письмо 28-е. О добром юморе и хоровом пении

Ника Марич
Рецензия на рассказ «Первое апреля» (Николай Левитов)

Милейший сударь, драгоценный Николай Павлович!

Не нахожу слов для выражения своей признательности за то удовольствие, которое получила от прочтения Вашего рассказа. Какое счастье для Вас иметь таких замечательных родителей. Я нарочно пишу в настоящем времени, поскольку не верю в окончательную разлуку для близких людей.
И какое счастье для нас, читателей, иметь возможность посещать Вашу страничку.

Решила я прочесть этот Ваш рассказ, коль скоро Вы упомянули о нём в своём письме, прежде, чем ответить Вам на пятую порцию о поэзии. А теперь вообразите себе, дорогой Николай Павлович, что догадалась я это сделать на работе, пока не было посетителей. И хорошо, что их не было, поскольку смеялась я чуть не в полный голос, очень живо представляя Вас, бегающего на балкон, размешивающего чай в разных направлениях и, особенно, переживающего за бьющихся в истерике старшеклассниц. А также и Вашего батюшку, умеющего разыгрывать Вас и окружающих с такой добротой, выдумкой и изяществом.
И настолько покорил меня Ваш рассказ своей живостью, радостью, лёгкой и ясной манерой изложения, замечательными выводами в конце, что я и детям его прочла сегодня. Прочла с не меньшим восторгом, чем и в первый раз.

К счастью, и в наше время сохраняются ещё такие островки, коллективы, где люди понимают шутки и умеют шутить. И замечу, что чем тяжелее бывают обстоятельства, тем нужнее в жизни юмор. Добрый юмор.

Примите мои искренние благодарности и пожелания благополучия, насколько оно вообще возможно. А также мои уверения, что помню о Вас не только во время пребывания на Стихире, но и всегда, особенно в церкви. Надеюсь, что Вы не против, чтобы я писала Вас в записках. Я пою в церковном хоре, а потому часто там бываю.

Искренне Ваша,

Ника Марич   17.09.2022 21:13   



Я говорю Вам спасибо, дорогая Ника. И это не просто благодарность за прочтение памятных и ценимых мною воспоминаний, но и спасибо за то, что и детям своим прочли, и за добрый смех Ваш спасибо, и за трогательный отзыв тоже.

Наша любовь к родителям столь велика, что мы хотим сохранить память о них не только в себе, но и в других людях - в тех, кто жил и работал с ними рядом, знал их, уважал и любил. Но еще нам хотелось бы сохранить память о своих дорогих родителях и о том, какими они были необыкновенными, для тех, кто их никогда не знал. Потому и пишем такие воспоминания, как в этом рассказике. Потому и Вы, Ника, публикуете стихи Вашего навсегда дорогого сердцу папы. И это все, что мы можем сделать для них сейчас в благодарность, когда их самих уже нет с нами.

Мне приятно было узнать, Ника, что Вы поете в церковном хоре. Это замечательно!
А я вспомнил, как еще в начальных классах пел в школьном хоре. Чтобы сохранить веселую стилистику рассказа, который Вы прочли и на который написали отзыв, расскажу Вам об одном забавном случае моего выступления в хоре. Возможно, Вас он так же повеселит.

Из всей школы меня и одного моего одноклассника выбрали в детский хор. Видимо, музыкальности мы, тогда младшие школьники, не были лишены. А этого одноклассника, спустя много лет, я часто видел по ТВ в составе команды КВН.
Хор был сборный из разных школ города. К какому-то празднику выступали во Дворце Студентов. В зрительный зал пригласили администрацию города и передовиков производства. Репетировали мы чуть ли не полгода.
Репертуар составлялся исключительно из патриотических и революционных песен. Пели мы про тачанку, про раненого Щорса, про красных кавалеристов и замученных темными силами комиссаров.
Всем детям хора строго наказали прийти в парадной форме, т.е. белый верх, черный низ. Было прохладно, и мама дала мне с собой яркую кофточку на молнии, очень тогда модную, сказав, дескать, будет холодно, накинешь. Было холодно, и я накинул. Причем тогда, когда хор наш уже выстроили в четыре яруса на сцене.
У всех белый верх и черный низ, а я один в пижонской кофте.
Рядом стоит одноклассник и дергает за рукав: "Сними кофту!"
Я говорю: "Вот еще! Мне холодно". И застегнул молнию до подбородка.
По сцене мечется дирижер, нервно поправляя первый ряд хора. Он был очень колоритен: очень высокий, очень худой, и волосы у него были, как у настоящего дирижера - прямые, длинные, с концами не вниз, а чуть в стороны, как крыши на сельских хатках.
Заметил он меня, нарушающего единообразие хора, в последний момент, когда уже дернулся занавес. Словно горный барс, он одним прыжком вскочил в центр хора и единым звериным движением, словно шкуру с зайца, содрал с меня кофту. Причем содрал вместе с белой рубашкой. И тут же куда-то исчез.
В этот момент раскрылся занавес, и весь зал, вместе с "отцами" города, сурово уставился на меня. Я это не только увидел, но и всей кожей почувствовал. Картинка была такая: опрятный хор замер, как ряд музейных статуй, а в центре по пояс голый мальчик, широко размахивая локтями, судорожно натягивает рубашку, попутно отпихивая в сторону хохочущего одноклассника.
Но спели мы тогда отлично, и нам долго аплодировали.

Дорогая Ника, спасибо за Вашу доброту, за внимание ко мне. Оставайтесь такой же, пожалуйста.

Николай Левитов   17.09.2022 22:44   



Спасибо, Николай Павлович, за то, что поделились таким забавным воспоминанием. С каждым письмом узнаю о Вас что-то новое и интересное. Словно бы и вправду в гостях у Вас бываю.

Не прощаюсь. Буду думать, какой гостинец в следующий свой приход принести, чтобы Ваша улыбка не сходила с лица как можно дольше.

Ника Марич   17.09.2022 22:57