Казнит нещадно злой ареопаг –
Там и Толстой, и Блок, и некто в белом,
Стою средь них – столбом окаменелым,
С печатью онеменья на устах.
Не с божества ваяли Афродиту?
Прикрыться нечем в истине простой.
Мужчине проще – фиговым листом
Спасаться может, иль грешить открыто.
И только верный дружбе Гиперид
Не верит, что во мне живут изъяны,
Ведь эллины – не все от обезьяны,
Есть те, кто ел плоды от Гесперид.
Не усмотрел за яблоком Неспящий,
Эрида всех рассорила хитро.
Подайте, Мастер, руку и хитон,
Здесь сквозняков порывы леденящи.
Расстанемся влюблёнными, а там –
Где Бетельгейзе близится к сверхновой,
Лет через тысячу мы возродимся снова
И станем многоточьем на листах.
Я позабуду имя, сон и сан,
Себя саму у зеркала отнявши,
Отринув мрамора тиски, тоску и тяжесть,
Свой взгляд взметну к просвету в небесах.
Дионису велю готовить хмель,
Но воду чистую добавлю щедро в кубок,
Парису пожелаю перемен,
Пусть дева смертная простит и приголубит.
И буду в море камешки бросать,
Туда, откуда выплыла на сушу,
Где кит и черепаха крепко дружат.
Ну что ещё тебе могу сказать?
Не встреча лучше встречи, милый друг,
Так я могу молчать о нас рыбёшкой…
В последней жизни Фрина – только кошка,
Отбившаяся от... любимых рук.