Твоё в любовь глядящее окно,
давно закрыто - время неликвидно,
безвременье, зачем любви оно?
Глядишь в окно, а там любви не видно.
Там гарь и копоть, сад пошёл в распил,
а танковые ржавые скелеты
стоят носами в грязь, утратив пыл,
и как тебе теперь глядеть на это,
когда любовь исчезла из окна,
оно мертво, но стёкла запотели.
И ты глядишь в окно, а там война,
хотя её не видно, в самом деле.
***
Когда весь мир убит в часу четвёртом,
а век внезапен, словно чёрный додж,
подпишешь все бумаги даже с чёртом,
и массу челобитных подаёшь
в инстанции, где тени, колыхая
свечной огонь в ретортах бытия,
бессменно варят свежий ноу-хау,
который, как посмертная кутья
уродует зеркальные лайфхаки.
Чужие жизни, взятые внаём,
глядят на нас глазами цвета хаки,
в которых мы друг друга узнаём.
***
Иуда, не Иуда, как поймёшь?
Любимей всех других, но хорошея
в предательстве, свою познавший мощь,
целует в щёку, чуя пульс на шее,
как делали всегда временщики.
Так было, есть и будет, но сегодня
тебе, Иуде, холодность щеки
куда страшней, чем отповедь Господня.
Второй февраль, и скоро юбилей,
кто сребренники брал - не ждите чуда.
Вы думали, что будет потеплей?
Но спросят сверху - как ты там, Иуда?
Кури, табачным дымом губы грей,
а память стёрта. Только задержалось -
что хочешь делать - делай поскорей...
И в голосе презрение и жалость.