КЛЕМАН МАРО заслужил благодарность уже тем, что собрал, сохранил и издал поэтическое наследие Франсуа Вийона. Вопреки презрению, которое ему выказывали поэты ронсаровской Плеяды, Маро пережил их всех – не жизненным сроком, а известностью и популярностью в течение двух веков. Протестантский фанатик Жан Кальвин, отправлявший людей на костёр за мимоходом высказанное сомнение в достоверности библейских легенд, высоко ценил сделанный его единоверцем Маро поэтический перевод Книги Псалмов царя Давида. Лицейский опыт Пушкина «Старик» («Уж я не тот любовник страстный…») – перевод стихотворения Маро «О себе самом» («De soi-meme»).
ЭВАРИСТ ПАРНИ давно забыт даже соотечественниками. Вернее, не забыт, а переведён в разряд поставщиков материала для диссертаций. Однако в России в своё время его широко читали и изрядно почитали; «Войну богов» и «Галантную Библию» юный Пушкин прятал под матрацем лицейской койки. Пушкинская ювенилия «Добрый совет» («Давайте пить и веселиться…») являет собой перевод стихотворения Парни «Моим друзьям» («A mes amis»).
ПЕТРЮС БОРЕЛЬ, «неистовый романтик» 1830-х годов, последние двадцать лет жизни ничего не писал и не публиковал, умер в безвестности и надолго исчез с литературного горизонта. Оригинал и неудачник, отчаянный республиканец, сам себе присвоивший прозвище Ликантроп (оборотень), яростный критик государственных порядков Реставрации, презиравший мещанские добродетели автор книги «Шампавер: Безнравственные рассказы» и сборника стихов «Рапсодии» – он проиграл в столкновении с эпохой. Сейчас имя Бореля понемногу возвращается; вряд ли у него будут миллионы читателей, но сделанное им достойно внимания.
РЕНЕ АРМАН СЮЛЛИ-ПРЮДОМ – первый лауреат Нобелевской премии по литературе со дня её учреждения. Рекомендация вполне достаточная, каково бы ни было современное отношение к названной премии. Стихотворение «Разбитый фиал» – визитная карточка поэта.
ШАРЛЬ КРО, один из символистов, коллега Бодлера, Верлена и Малларме мог бы остаться в истории как человек, который на полгода раньше Томаса Эдисона придумал устройство для записи звука, а также разработал научные основы цветной фотографии. Но он обрёл национальную известность как поэт, местную парижскую известность как большой любитель безалаберной богемной жизни, и был солидарен с Бодлером в любви к кошкам. Что здесь похвала, что упрёк – разобрать трудно.
ЖЮЛЬ ЛЕМЕТР не обладал яркой поэтической индивидуальностью. Он был известен главным образом как независимый литературный критик вне партий и направлений. Не случайно его стихи похожи скорее на критические эссе, чем на лирику. Всего несколько стихотворений Леметра не утонули в бездне времени; одно из них представлено здесь.
АНРИ ДЕ РЕНЬЕ был в России одним из самых популярных французских авторов. Девятнадцатитомное собрание его сочинений в русских переводах вышло в середине 1920-х годов. Затем писателя старательно, целенаправленно и надолго забыли; только в начале 1990-х появился семитомник избранной прозы. Громокипящее, гимническое, полное античных аллюзий стихотворение «Похороны» молодой Ренье написал после того, как весной 1885 года стал очевидцем похорон Виктора Гюго – грандиозной трёхдневной народной манифестации, на время почти удвоившей население Парижа.
ПОЛЬ ВАЛЕРИ оставил несколько десятков тысяч страниц дневниковых записей, несколько тысяч страниц эссе и заметок – и сто с небольшим страниц стихотворений, большую часть которых создал после длительной творческой паузы; умолкнув двадцатилетним, он вновь обрёл голос, когда ему было под пятьдесят. Почти каждое его стихотворение поражает лексической прозрачностью и прячущимся за ней невероятно затемнённым смыслом. Почти каждое его стихотворение кажется незавершённым наброском. Незавершённость Валери считал признаком подлинного искусства, ибо в мире нет ничего завершённого, кроме смерти.
АННА ДЕ НОАЙ – дочь румынского боярина и гречанки, в замужестве французская маркиза, владелица и владычица парижского литературного салона, бывать в котором считали за честь Альфонс Доде, Поль Клодель, Марсель Пруст и Франсуа Мориак. Собственным стихам, выдержанным в образцово классической манере, маркиза де Ноай не придавала значения. В России на её творчество первыми обратили внимание Максимилиан Волошин и Марина Цветаева – люди, всерьёз не интересовавшиеся никем и ничем, кроме самих себя.
9 марта 1916 года ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР, поэт, прозаик и драматург, по национальности полуполяк-полу-неизвестно-кто, апатрид, полжизни проживший во Франции, добровольно пошедший на войну и выслуживший чин младшего лейтенанта, наконец-то получил французское гражданство. А умер он 9 ноября 1918 года, в день окончания Первой мировой войны, от испанского гриппа и последствий тяжёлого ранения. Его смерть ознаменовала конец так называемой Прекрасной Эпохи (Belle Epoque). Он был главным архитектором и строителем моста под названием сюрреализм, по которому французская словесность через военную пропасть перебежала в двадцатый век.
***************************************
КЛЕМАН МАРО (1496-1544)
О себе самом
Да, я не тот, что прежде был –
Не возвратится то, что было;
Мой летний жар и вешний пыл
Холодным ветром остудило.
Амур, ты мой верховный бог –
Тебе служил, тебе трудился;
Когда бы заново родился –
Ещё верней служить бы мог!
ЭВАРИСТ ПАРНИ (1753-1814)
Моим друзьям
Друзья, затеплите огни!
Побольше смеха и веселья,
И удовольствий, и безделья,
И пустословной болтовни!
Да сгинут в играх и похмелье
Отягощенья бытия;
Мы будем счастливы, друзья –
Чего стесняться, в самом деле?
Когда же на закате дней
Повеет смертью хлад могильный –
Тогда с улыбкою умильной
Возьмём у старости бессильной
Всё, что возможно взять у ней.
ПЕТРЮС БОРЕЛЬ (1809-1859)
Гимн солнцу
Безлюдною тропой, недугами страдая,
Озлобясь и оголодав,
Я медленно бреду – и наземь припадаю,
Как дикий зверь или удав.
Мне веки жжёт огнем; о, выспаться бы вволю!
На камень голова легла.
Я жажду получить положенную долю
Текущего с небес тепла.
Там, в городе, скупцы – гнуснее нет на свете, –
В карман, бездонную дыру,
За воду и за хлеб кладут побор в монете;
Я уплатил – и я беру!
Для солнца все равны; светило без утайки,
Лучами жаркими паля,
Ласкает грязный лоб бродяги-попрошайки
И лик холёный короля.
Одиночество
В стране, где южный зной и небо в цвет лазури,
Где англичанин бьёт покорного раба, –
Там пальма чахлая, сопротивляясь буре,
С лианою сплелась, уныла и слаба.
Священный паразит, омела колдовская,
Воссев на древний дуб, спокойно видит сны;
А щупальца её и ломки, и нежны –
И дуб хранит врага, питая и лаская.
Лиана, пальма, дуб, священная омела –
Завидую, томлюсь! Мечтаю, трепеща,
И жизненный поток перебрести несмело,
И женщину обвить сплетеньями плюща!
О женщина, цветок! В жужжащем светском рое,
Где томный клавесин рокочет бесперечь,
На слух не уловить сочувственную речь,
Певцу не отыскать созданье неземное.
Не на людях она, и не в толпе бурливой –
Та девушка, что мне на счастье суждена;
Среди ночных полей, в тени плакучей ивы,
Как Вертерова страсть – явилась бы она...
Ты не южанка, нет! Мечту свою лелея,
Тревогу синих глаз я ощутить смогу.
Ты – золото волос на рейнском берегу,
Ты – лебедь тихих вод, Ундина, Лорелея.
Напрасно я зову... Придёшь ли, ангел милый?
И сердцу моему даруешь ли весну?
Я верность сохраню до гроба, до могилы.
Останусь одинок – недолго протяну.
На крыше воробей слюбился с воробьихой,
И вся кобылья страсть досталась жеребцу.
Я в челноке один. Вокруг безлюдно, тихо.
И дней моих поток свергается к концу.
РЕНЕ АРМАН СЮЛЛИ-ПРЮДОМ (1839-1907)
Разбитый фиал
[Альберу Декре]
Вербена тихо умирала –
Осыпался поблекший цвет;
Был край хрустального фиала
Случайно веером задет.
Скол невелик, но вред смертельный;
В хрусталь вгрызаясь, как пила,
Чуть видной ниткой канительной
По кругу трещина прошла.
За каплей капля без оглядки
Стекла вода, цветок увял.
Никто не смог постичь разгадки:
Не трогайте – разбит фиал.
Руки любимой жест небрежный
Влюблённого разит насквозь –
Покой разрушен безмятежный,
И сердце вмиг разорвалось.
Для мира жив, но бездыханен,
Он втайне плачет и скорбит,
Слегка задет – жестоко ранен;
Его не троньте, он разбит.
ШАРЛЬ КРО (1842-1888)
Белой кошке
Твоей насмешки – что достойно?
Усатая, ответь тотчас!
На дне твоих зелёных глаз
Какая тайна спит спокойно?
Взираешь, мысли вороша,
На наши лбы, глаза и губы,
И думаешь: как люди грубы –
Они не стоят ни гроша.
Твой нос, что украшает морду,
Теплей и розовей соска;
Ушей корона высока.
Ты строго выглядишь и гордо.
Ты безмятежна – в чём секрет?
Ты знаешь ключик к разрешенью
Вопросов, служащих мишенью
Людским умам десятки лет?
Мы смертны все. Но ты сторожко
Учуешь смертные врата.
Куда уходит красота
По смерти? Подскажи мне, кошка.
Где мысль, которой бредил я –
С умершей плотью цепенеет?
На дне зрачков твоих темнеет
Чернильный мрак небытия.
ЖЮЛЬ ЛЕМЕТР (1853-1914)
Сонет Блезу Паскалю
Раскрылся пред тобой зияющий провал,
Что полон до краёв метаний и сомнений;
Склонившись перед ним в тоске полночных бдений,
Препятствие, страшась, ты преодолевал.
И, не колеблясь, ты пучине отдавал
И твой высокий дух, и твой пытливый гений,
И твой мятежный ум, и гордость озарений –
Всё мигом поглотил прожорливый Ваал.
И ты воздал хвалу сей пропасти лукавой,
И бездну опьянил ты жертвою кровавой,
Ты Искупленья знак над мёртвыми воздвиг.
Но дрогнул лик земной, загромождённый прахом,
Раскрылась бездна вновь, и, одержимый страхом,
Поколебался крест, как мыслящий тростник*.
_______________________
*«Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он тростник мыслящий… Постараемся же мыслить достойно: в этом основа нравственности» (Блез Паскаль)
АНРИ ДЕ РЕНЬЕ (1864-1936)
Похороны
Что за ужасный шум звучит в глубинах леса?
Там рубят строй дубов – на тризну Геркулеса!
Виктор Гюго
Повалены стволы глухой парнасской чащи;
Багровый горизонт пылающих небес –
То погребальный пир; и на костёр горящий
Восходит полубог – почивший Геркулес.
И ароматный лавр, и дуба плоть тугая
Трещат наперебой, друг друга пламеня;
Безмолвная толпа взирает не мигая,
Хранит в глубинах глаз сверкание огня.
Иные предстоят у огнепальной кромки,
Затеплить от костра светильники спеша –
Да озарит их свет всемирные потёмки,
Да не уйдёт во прах великая душа!
О, искра на ветру не гаснет огневая!
Гудит пожар – костёр, что разведён Ему;
По кругу вечный свет несут, передавая –
Лишь отгорит один, другой отбросит тьму,
Пока не грянет час бессилья и упадка,
И пламя, задрожав, захочет на покой,
И будет не сильней, чем малая лампадка,
Чей оскудевший свет легко прикрыть рукой.
Под пеплом тлеет жар, и всё Титану впору –
И богоравный жест, и вечный свет в очах;
Сойти он может в дол и вновь подняться в гору –
Он факел и костёр, светильник и очаг.
В грядущие года незримо между нами
Негаснущий огонь несёт его рука,
И ветру не задуть божественное пламя –
В бессмертье суждено пылать ему века.
Душе, что чуть жива от самоизнуренья,
Ты в сей волшебный день предстала неспроста;
И горечи полна, и терпкого презренья –
Явила ты глазам свой образ, Красота!
Коснулась ты перстом трепещущего сердца,
Что бьётся и горит в страдающей груди –
И потаённый Бог вселился в маловерца,
И негасимый свет пылает впереди.
Рокочущий костёр зардел, изнемогая;
Пунцовеет зола, и головни в цвету;
И сполохи огня алеют, раздвигая
Стеснённый горизонт и ночи темноту!
Здесь тот, кому толпа дарует честь и место,
Кто свод небес держал, кто обуздал потоп,
И, в пику хромоте могучего Гефеста,
Пружинист вечный бег его проворных стоп.
Им был Немейский Лев убит на поле брани,
Им Эриманфский Вепрь изловлен был в снегах,
И он напал на след той Керинейской Лани,
Что бегала стремглав на бронзовых ногах.
Калёных стрел поток принёс ему победу
Над Гидрою – её бессмертна голова;
Как диких жеребцов злодея Диомеда,
Он Звуки покорил и укротил Слова.
Они вокруг него танцуют, словно фавны;
Как нимфы, перед ним покорны и чисты;
Он строгою рукой сковал венец державный –
Корону на чело бессмертной Красоты.
Увенчан сединой любимец Аполлона,
Посеребрённых струн божествен чистый тон;
Три яблока златых, перехитрив дракона,
Из сада Гесперид для нас похитил он.
О пламя, поглоти и плоть его, и кости!
Что мраморная сень, что гробовой покров?
Да воспарит твой дух на огненном погосте,
Могучий Геркулес и Повелитель Слов!
Благородная дама
Под тюлевым чепцом укрыта седина –
Когда-то солнечно-соломенного цвета;
Косынка вперекрёст, на рукаве манжета,
Улыбка на губах невянущих видна.
Весь век от той поры, когда была юна,
В Версале провела, и внуки знают это –
Что в вязаный чулок у бабушки отмета
Монаршей милости умело вплетена*.
Старушку навестив, коснутся без оплошек
До худенькой руки и митенки в горошек
Губами; и глядят – им велено молчать, –
Как ящик потайной, скрипя неторопливо,
Откроет грамоту, сургучную печать
И ромб – гербовый щит состарившейся дивы**.
________________________
*Les bons ors – «золотые милости», вышитые золотом изображения королевской лилии Бурбонов на одежде придворных; право носить такие знаки означало высочайшее благоволение их обладателю/обладательнице за оказанные услуги.
**L'ecu losange – геральдический щит ромбовидной формы; герб на таком щите жаловали придворным дамам, делившим ложе с королём.
ПОЛЬ ВАЛЕРИ (1871-1945)
Шаги
Твои шаги, бессонниц дети,
Неторопливы, холодны,
Взошли неслышно на рассвете
Ко мне на ложе тишины.
Чистейший облик, тень благая!
Иных не надо мне даров,
Когда стопа твоя нагая
Смутит безмолвия покров!
И губы молча округлятся
У кельи мысленной моей,
И вскормят сердце святотатца,
Изголодавшегося в ней.
Не торопись приблизить чудо,
Быть и не быть – блаженный миг;
Я жил и ждал тебя, покуда
В ударах сердца не возник.
Пропавшее вино
По глади моря расплескал
(Когда и где – я утаю)
Вина столетнего бокал –
Подарок мой небытию...
Кто влажной жертвы возжелал?
Я подчинился колдуну?
Зачем я кровью воспылал,
Поверив старому вину?
Всегда прозрачный океан
Порозовел, немного пьян –
Но прояснился ясный взгляд…
Ушло вино с волной хмельною!...
А воздух горек, и кружат
Видения над глубиною…
Сильф*
Живу и умру
Незнаем, незрим –
Что запах, что дым
На лёгком ветру!
Лишён естества –
Не явь и не сон?
Начавшись едва –
Уже завершён!
Прочесть – не понять,
Умам не обнять
Посулы промашки,
Внимай и гляди…
Я – промельк груди
При смене рубашки!
_______________
*Сильф – в средневековой мифологии эфемерный дух воздуха.
АННА ДЕ НОАЙ (1876-1933)
Безмятежность
Ты только пожелай – нас приютит с тобою
Наш милый славный дом на целый долгий год!
Деревья, отжелтев, покроются листвою,
И шумен будет бег весенних талых вод.
В согласье дни пройдут и в безмятежном свете,
И в сумраке зимы, и в летней синеве,
И будем мы с тобой – смеющиеся дети,
Что, за руки держась, играют на траве.
И розы под окном – цветущая услада –
На лепестках росу и запах сохранят;
И мальчик-пастушок в поля отгонит стадо
Наивных и смешных резвящихся ягнят.
То грустный лунный блик, то солнца луч беспечный
Скользят по тополям, и утомляет нас
Полудня тяжкий зной; но вечер быстротечный
Нам живость возвратит – всему свой миг и час.
И станем мы с тобой и проще, и забавней,
Доверчивей других – и сердцем, и умом;
И добрый дух-колдун из сказки стародавней
Вернётся жить в часы – его привычный дом.
Зимой, по вечерам, танцующее пламя
Согреет нас двоих, продрогнувших слегка,
И просветлённость душ, овладевая нами,
Сольётся с теплотой и светом камелька.
Когда придёт апрель – нас посетит забота,
И нежности волной накроет нас весна,
И будет дни любви – как камушки для счёта –
Игриво и легко отсчитывать она.
ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР (1880-1918)
Синагога
Оттомар Шолем и Абрам Лёверен
Утром субботним оба в зелёных шляпах
Шествуют в синагогу внизу простирается Рейн
И осенней багровой лозы доносится слабый запах
Ругаются напропалую льют друг на друга грязь
Ублюдок зачатый в месячные Твой папаша дрянь и скотина
В блёстках солнечных Рейн отворачивается смеясь
Оттомар Шолем и Абрам Лёверен гневаются картинно
Ибо в субботу нельзя им курить строгий запрет
А на улице дымно от христианских трубок и сигарет
Оба ревнуют влюбились разом и знают о том
В Лию с глазами Рахили и чуть выпуклым животом
Лишь в синагогу войдут и конец раздору
Приподнимают шляпы целуют трепетно Тору
В день славословный праздника Кущей
Воспоёт Оттомар и ему улыбнётся Абрам ликующий
Хор голосов мужских звучит нестройно и рьяно
Словно со дна реки осенние стоны Левиафана
Лулавы* колышутся радостен праздничный гам
Казнью побей язычников и мщеньем воздай врагам
_______________________
*Лулав – непременный атрибут иудейского праздника Кущей, приходящегося на осень; ритуальный набор из четырёх видов растений; держа лулав двумя руками, прихожанин совершает им движения сначала на четыре стороны света, затем к небу и к земле, одновременно произносит благословения.