Злой путник за стойкою с шотами.
Давно он раздавлен нью-йорками,
Жуёт бутерброд со шпротами,
За ним добавляет с икоркою.
И вот, накидавшись водкою
До визга скрипящего скотского,
Отплёвываясь селёдкою,
Он громко картавит Бродского.
Про то, что неотвратимо
Углы сжимаются в комнате,
Про то, что ушли пилигримы.
Вы так никогда не исполните,
Как Йосиф слова из тины
Изыскивал, словно жемчужины.
Не пожалел Украины,
Борщом в Самоваре отужинав.
И вот, заимевши Нобеля
С семью захудалыми классами,
Зазнался. Блестели над шнобелем
Глаза за стеклом с пластмассою.
Осталась на Мойке родина
Со львами, что над Фонтанкою.
А в Бруклине вновь погодина –
Бодрит. Да и Рома с банкою.
Ядрёна настойка Капланова,
Чиста, как слеза Моисеева.
И начинают планово
Поэты слова просеивать.
И тосты идут за Довлатова.
Избицер сидит за шарманкою:
Серёга здесь тоже заглатывал,
Пропив гонорар с «Иностранкою».
Мы все тут бродяги и пьяницы,
Страну и себя потерявшие.
Рука за бокалом тянется,
А пальцы дрожат, уставшие.
Как вдруг – замерла поэзия,
И, раненым, стало душно им.
Поэты прошли по лезвию
С разбитыми болью душами.
Не знаю, какая литера
На доме его в Венеции.
Тропа пролегла из Питера
К последней его фортеции.
Ристалищ и капищ мимо
Скромные, грустные, дерзкие
Идут к нему пилигримы,
Несут ему камни невские.
Гудит Самовар, качается,
Заснул литератор за стойкою.
А Бродский в углу улыбается,
Гостей угощает настойкою.
3.02.2024