Литературу измеряли в литрах.
Трусы и майки сохли на пюпитрах.
Всё, что под ними сохло на холстах,
Порой в возвышенных, порой в иных местах:
На подоконниках, на крышах и балконах,
Там, где небес распахнутое лоно
Художнику тревожило глаза.
И молнией блиставшая гроза
По венам растекалась льдом горячим.
И было невозможно жить иначе.
Из струн высоковольтных проводов
Рождалась восхитительная пена,
Та, из которой Афродита пела
Для аполлоновских непуганых коров.
Мы все роились в этом междуречье,
Отягощали мысли человечьи
Закуской и безмолвием небес.
И нежными сердцами поэтесс
Мы наполняли бытия суровость.
И всякая неслыханная новость
Летела телевизору афронт.
Тускнел к утру созвездий горизонт,
Тускнела зазеркалья амальгама,
Портвейна не хватало, и агдама.
Но обращалась в радугу вода.
И не было ни грамма телеграмма.
И утром очередь у стен универсама
Жизнь начинала с чистого листа.
Вот так порою в памяти пороюсь,
На подоконнике фиалковая поросль
Услышит мой безбашенный сонет
И упорхнет в заоблачный букет.
Как не хватало ночью сигарет.
И воздуха на кухне не хватало.
Вода из крана падала устало
На пепел и роящийся рассвет.
В груди перегорала микросхема.
Ведь жизнь не теорема, не поэма -
Две-три простые рифмы и мотив.
Пока по свету смерть с похмелья шарит,
Играет пузырьком аперитив,
Летит всё выше мой воздушный шарик.