Притча о вышедшем из себя

 
Когда б душа утешилась синицей!

Но он как раз пахал пары, когда
отверзло нечто над землей зеницы –
и полыхнули крыльями зарницы,
и птицей вознеслась над ним звезда.

Мерцали перья, пели звездным трактом.
И всем работам рабским впоперек
он – остолоп! – погнал за птицей трактор.
Но лес восстал – как неучтенный фактор.
Он бросил все, не завершив урок.

А дом не выдал – встал, по крышу в пене.
Синицей дым клубил гнездо в трубе.
В провидческом гремучем отупенье
он пал на застонавшие ступени.
– Да что с тобой?! Ты как бы не в себе...

Призыв любви – на шелест снов похожий...
Он обернулся – думою слепя:
– Какое солнце светится под кожей!
Не может сердце быть не птицей Божьей.
Но ты права: я вышел из себя.

И прочь пошел вдоль поворота света.
И сел один за круглый стол земли.
Рассеял думы на четыре ветра –
и вновь смотал в один клубок завета,
в одну звезду, сиявшую вдали.

Он в нить как раз скрутил седьмое чувство
и в мысль сумел продернуть эту нить,
когда в преддверие, в предощущенье чуда
вломилась боль, присела рядом чутко
и попыталась памятью пленить.

– Взгляни, – сказала, – как листва трепещет;
и страсть зеленой раскаленной пещи*
влетает ветром, солнцем, жаждой в кровь;
и кровь гремит, и смерч из сердца плещет!..

– Будь проклята земная власть – любовь! –
слепец! Отринул он призыв в досаде. –
Да. Я безумец – звезды потрошить.
Да, долг забыл – незримой птицы ради.
Но я не в силах видеть смерть во взгляде
твоей во смерть поверившей души.

– Когда б тебе утешиться синицей! –
она еще спасала, как могла.
Но между звезд порхнула огневица
и взмахом крыл отчаянные лица
с вершины снежных дум его смела.

Его бесило: жизнь – такая малость!
Но в ней таился древней правды мед...
Душа стенала, но вовсю старалась.
Земля скрипела, вечность простиралась.
Он был уверен: он ее поймет.

Слепым портняжкой – годы, постепенно –
втыкал он мысль, влачил за нею нить,
чтоб сердце сшить стежками со вселенной.
Но осознал: все звезды тайны пленной
смерть на земле не в силах отменить.

Растерянный, пытал судьбу забыться.
Но луч пути вдруг выгнулся в горбыль.
Увидел: даль мерцает и клубится.
Решил: настиг невиданную птицу!
Но то был трактор – проржавевший в пыль.

Он встал в тоске и крикнул через поле:
– Прости меня! Я болен и устал.
Но верен был и ведал только волю...

И дом, не вспомнив прошлую недолю,
пред ним из вероятностей восстал.

Туман забвенья высился стенами.
Над лугом время дыбилось волнами.
Остывший голос древний страх будил:
– Простила бы, да бездна между нами –
на тайну смерти ты отстал в пути...

Не суждено утешиться синицей...
Он пал на похоронный стол земли.

И жизни быль, и смерти небылица
пронзили сердце пламенною спицей,
чтобы пропасть песчинкою в пыли.
И словно тьма накрыла тело крышей.
Но звук возник – во смерть огнем трубя.
Тьма расступалась – звук сиял все выше...

И вдруг он понял, что внезапно вышел
неведомою птицей из себя.


(сборник «Звездная вечеря», 1989)

--
ПРИМЕЧАНИЕ:
*пещь – то же, что и печь; испытание (огнем), полымя небесное, горнило