Прости, родная, так уж получилось:
Никто из нас двоих не виноват.
Моя душа взяла и зацепилась
За край твоей, как будто за халат,
И приросла, попробуй, оторви-ка!
Я сам боюсь живое отрывать!
Такие вещи лишь на поединках
Горячей кровью принято смывать.
Я не боюсь ни страсти, ни напасти,
Признаюсь, жизнь давно не дорога.
Но лишь теперь я понял цену счастья,
Которое нашел в твоих руках,
Которое в глазах твоих бездонных,
Наполненных небесной синевой!
Я о тебе читал в ночах бессонных
В романах, что написаны не мной!
И сам писал, не ведая, не веря,
Что могут жить такие на Земле.
Я даже не искал такие двери,
И потерял бесцельно столько лет!
Что о себе сказать тебе, родная?
Служил, с наукой дружен был вполне,
Был ранен, оперирован, оставлен
Служить на славу той еще стране.
Был в Партии, и партбилет имею,
И состоял в ней тридцать с лишним лет,
О чем я абсолютно не жалею,
И к ней претензий совершенно нет.
В моральном плане не был безупречен,
Но кодекс чести был всегда в чести.
Пусть не всегда мы думали о Вечном,
Но не сбивались с верного пути.
Я не терпел бездарных, но с "рукою".
И подхалимов тоже не терпел.
И думал я своею головою,
И добивался сам, чего хотел.
Пришла пора, страна уже иная,
И мы, как пилигримы разбрелись.
Быть может, ты сама уже не знаешь,
Что лучше, та иль эта жизнь?
Но бытие всегда определяет,
Как ни крути, сознание людей,
И ты сама теперь уже решаешь,
Как поступить с влюблённостью моей.