Наше странное время ускорило свой галоп,
Отлетают подковы, и шины протёрты вдрызг.
Мы стреляемся в спину, но всё прилетает в лоб,
Мы пытаемся петь, но разносится только визг.
Переписки уходят в архивы прощальных драм,
Нынче эпосы в моде, и что-то, над чем поржать.
Каждый третий палач, не проснувшись, кричит: «Ура!»
Каждый первый расстрелянный, падая, вспомнит мать.
Показатели выше других отбирают сон,
Эффективность контрактов стала клеймом для души.
Золотое руно Ясону доставит Озон,
– Глеб Егорыч, стреляй!
– Шарапов, кончай мельтешить.
Перед новой войной во сне появляется дед,
Передав медальон, записку и сложенный флаг.
Дед Мороз опоздал, оленей в каршеринге нет.
Убедился старик: без прав на дороге – никак.
До свидания, друг! Понимаю, свои дела...
Не останется прошлое грузом в душе твоей.
Мы закроем страницы, и диск форматнём дотла,
Улыбнувшись при встрече масками солнечных дней.
Напоследок спою, как раньше, нехитрый мотив,
На потеху тому, для кого я его писал.
Наше странное время шепчет: «Поверь и прости...»
На гранитные плиты снова ложится роса.
А.В.С.