Отчего-то чаще и заметней,
Предстаёт далёкая пора;
Без обиды или липкой сплетни,
Выбивает слёзы из нутра.
А ведь это, ну конечно было,
Но хочу золы не вороша,
Подойти к тому, что полюбила,
Легковерно-детская душа.
Замереть, замяться, прикоснуться,
Чтоб от счастья больше не дышать,
И пускай бесстыдно слёзы льются,
Их от чувства не могу сдержать.
Чувств моих огромная охапка,
Засыпает ретро переход;
Выходя на двор стоит прабабка,
Смену заводскую стережёт.
Знает всё, что изменить не в воле,
Но не скажет: не другим, не мне;
Что возможно думает о поле,
О деревне, хлебе и гумне.
И сквозит, как будто ветер в щели,
Отнимая длинные слова:
Вижу одинокие качели,
С девочкой которая жива.
И сквозь годы, будто бы понятней,
Выбор странный средь земных даров,
Что взмывал над каждой голубятней,
Дух пернатый пьяниц и воров.
Сделав горку – ездили на санках,
И взирал сквозь дельту в костыле:
Одинокий ветеран гражданской,
Переживший много на земле.
Ход часов был незаметно тонок,
Как исход в распахнутую дверь;
И рыдал измученный ребёнок,
Отпеваньем будущих потерь.
Прет внахлест из окон чей-то песней,
Грубой правдой потных мужиков,
Бьётся звоном, где-то в рельс висевшей,
Будит что-то из глубин веков.
В нём гудят не пройденные мили,
И один, какой-то важный шаг;
А бывало пели, так, как пили,
И бывало дрались на ножах.
Сердце там, среди больших проталин,
Где поныне может быть стоим;
И бывало дело убегали,
Не решив, чего не нужно им.
Что не нужно, то ничем не светит,
Не залазит кругом на ося.
Это мы все люди: те и эти,
Будущее даром принеся.
Я застрял, меж рамами, как мошка,
Жизнь была зачем? – мне не узнать.
Загрущу – смотрю через окошко,
Там, где силы есть чего-то ждать.
Что всё было – тешусь этой ролью,
В мир вгляжусь и губы закушу,
Где другие люди с той же болью,
С той занозой, что в себе ношу.
Не продеты всех законов своды,
Не прошиты практикой средь жил.
Дед был молод, потому что годы,
Он ещё не долгие прожил.
Вот такая жмет константа мнений,
И ничто не хочет изменить,
Потому-то, тыщи поколений,
Будут здесь и плакать, и любить.