2
С е г о д н я т ы в с е х о ч а р о в а л, В а н я*
Екатерина в своих покоях одна. Корсаков* в халате входит.
Е к а т е р и н а . Как почивать изволил, мой друг?
К о р с а к о в. Благодарствую, матушка, спал как убитый. Я завсегда сплю хорошо, потому как легкое сердце и всегда весел. Утром проснулся – и так захотелось петь! Я и запел, и так знатно это у меня получилось. Вот послушайте, матушка. ( Поет.)
Слабость вся тебе открылась,
Ввергла ты меня в напасть.
Ах, зачем, зачем вселилась
В грудь мою несчастна страсть!
Не дурно, не правда ли?
Е к а т е р и н а. Друг мой, с таким голосом вам непременно надобно петь в нашей дворцовой опере.
К о р с а к о в. Вы не поверите, матушка, до чего вчера на балу было весело. Мне Марина Осиповна Нарышкина средь танца шепнула на ухо: «Сегодня ты всех очаровал, Ваня ». Я и сам, говорю, вижу. А дамы все были со мной примилы, а мужчины с величайшей ко мне любезностью обращались, хотя я из них мало кого и знал.и
Е к а т е р и н а. А мы вчера весь день протосковали, вас ожидаючи. А ввечеру навстречу выезжали по Петербургской дороге, авось, думали, вас встретим. А когда вы вернулись, хотели было к вам прийти, но не решились, потому как наши покои во дворце разделены пространством, по которому ночью шатаются всякого роду пьяные скоты.**
К о р с а к о в. Ну нет, я не тосковал. Весь день до глубокой ночи пролетел как одно мгновение.
Е к а т е р и н а. И где же вы были?
К о р с а к о в. Про Марину Осиповну Нарышкину,*** я уже говорил, А еще у Веры Николаевны Апраксиной*** и у князя Григория Григорьевича Орлова**** был.
Е к а т е р и н а. С князем о чем говорили? Только, чур, слова не прибавлять по-охотничьему. К о с а к о в. О многом говорили, да разве всё упомнишь. О Светлейшем***** говорили.
Е к а т е р и н а. Надеюсь, ничего дурного о Светлейшем вами сказано не было.
К о р с а к о в. Нешто не знаю я, что говорить должно. – Вы и представить не можете, матушка, до чего красивое «па» показала вчера мне Марина Осиповна. (Танцует.) А дальше вот этак рукой описываешь круг вокруг своей головы и опускаешься на колени. Тут главное дать даме закончить «па» – и только потом уже на колени.
Е к а т е р и н а. За обедом мне всё расскажите. А сейчас, извините, мой друг, мне надобно поработать.
Екатерина и Корсаков переходят в кабинет.
К о р с а к о в . Работа, работа… А давайте, матушка, я вам помогать буду.
Е к а т е р и н а. Душою рада. Только чем же вы можете мне помочь? Для этого учиться надобно.
К о р с а к о в. Извольте, я готов хоть сейчас учиться.
Е к а т е р и н а. Похвально, мой друг. И с чего же мы начнем?
К о р с а к о в. Научите меня, матушка, письмы писать.
Е к а т е р и н а. Как же я вас научу? Я сама пишу, как Бог на душу положит. Главное, быть искренним, чтобы на бумаге то выходило, что у тебя на душе делается.
К о р с а к о в. Так и я завсегда так делаю. Что мне в голову приходит, я тут же и говорю. Надо это только успеть записать. Позвольте, матушка, я вам покажу. (Берет со стола лист и пытается прочесть с него.) Неразборчиво тут... Однако прочесть все же можно. ( Читает.) «Я люблю тебя, князь, и не забуду тебя». Это вы Светлейшему пишете? Пожалуй, я бы написал так: «Я люблю тя, князь, и не забуду тя». Так, я думаю, лучше будет.
Е к а т е р и н а. Почему ж нет? (Надевает очки.) Вам еще, друг мой, не надобен сей снаряд, а мы на долговременной государственной службе притупили свое зрение… Однако надобно бы еще добавить: «Тя» дитя* приказал писать, шаля. Он кланяется и целует тя, князь» (Вносит добавления.) Действительно, куда как веселей стало.
К о р с а к о в. Я рад, что сумел угодить вам. А давайте я еще попробую. (Берет другой лист и читает.) «Варенька, ты дурочка и каналья неблагодарная, можно ли тебе сказать: «Варенька неможет, а Гришенька ничего не чувствует. Я за это, пришедши, тебе уши выдеру…» Это что, племянница Светлейшего Варвара Васильевна сообщает дяде о своей болезни и называет его Гришенькой? Интересно, что это может значить?
Е к а т е р и н а. А вам, мой друг, знать не нужно того, потому как это дело семейное и до вас не касаемо. (Прячет листы в стол.)
К о р с а к о в. Простите, матушка, ежели что сделал не так, и позвольте мне удалиться.
Е к а т е р и н а. Уже уходите?
К о р с а к о в. Сейчас я вдруг вспомнил, что обещал отобедать у князя Орлова.
Е к а т е р и н а. Вчера весь день пропадали и сегодня с утра убегаете. Ежели вы такой юла и не можете усидеть на месте, съездите к Светлейшему**** в Осиновую Рощу. Я слышала, что живет он там как в лагерь, в палатке. Весьма опасаюсь, что он может от этого простудиться.
К о р с а к о в. У Светлейшего я уже был с визитом третьего дня. Да и обида у меня на него не прошла вовсе. Он просил у вас для меня камер-юнкерский чин, хотя знал, что я хочу камергерский. А с польским орденом Белого Орла, который вы для меня исхлопотали, что вышло? Он учинил мне разнос. Да разве ж того я заслуживаю, матушка?
Е к а т е р и н а. Но, друг мой, вам же было пожаловано всё, что вы просили. А Светлейший внутренне вас любит, и он мне друг. И князь Орлов мне друг, и я хочу, чтобы вы все жили в мире. А теперь ступайте с Богом и поскорей возвращайтесь. Буде скоро не вернетесь, сбегу отсюда и понесусь по городу вас искать. А ввечеру, когда вернетесь, затоплю камин, посажу вас возле и станем читать книжку, и отпущу вас в половине одиннадцатого.
К о р с а к о в. Непременно вечером буду, матушка.(Уходит)
*Иван Корсаков, фаворит Екатерины II.
**Эти слова взяты из письма Екатерины. Странное признание: выходит, Екатерину охраняли и ей прислуживали люди, которых она боялась.
***Придворные дамы.
****Бывший фаворит Екатерины.
****Потемкин, Светлейший князь, тайный муж Екатерины.
П р о д о л ж е н и е з а в т р а