Too March -
слишком странное время.
В бархатном чёрном фраке
первым рейсом Анкара - Москва
сквозь молоко утреннего тумана прорывается грач.
Грудь выпятил, за спиной руки,
расхаживает важно, ругается.
Садится в партер на ветку берёзы -
покашливая, ждёт начала весны.
А мы с тобой по-прежнему слепо верны этому некрасивому городу -
его тусклым капелькам фонарей во мраке,
окрикам нервных клаксонов,
пересоленной каше на улицах.
Васька шпротный в подвале прячется от бездомной хромой собаки -
урчит от голода, щурится, топорщет усы, прижимаясь к трубе.
Снег повесился на параллельных линиях проводов,
каждая из которых настойчиво тянет к тебе.
Крупинки манные в шифоновых пачках кружатся под прожектором холодного софита.
Чувствуешь, как наши сердца лунной нитью серебряной сшиты?
И накрепко прострочены оверлоком.
Не знаю сколько сейчас o'clock,
но рассвет неизбежно растекается сливочным butter по небу глубокому.
Раскуривают по первой кирпичные трубы заводов.
Солнце припекает, но пока ещё сыро.
Крепкий кофе, брусочки сыра
на треугольнике поджаренного тоста.
И, знаешь, любить тебя в этом марте -
too much просто.
"Ты вправе, вывернув карман,
Сказать: ищите, ройтесь, шарьте.
Мне все равно, чем сыр туман.
Любая быль как утро в марте".
Борис Пастернак