***
В моей старой голове две, от силы три мысли, но они временами поднимают такую возню, что кажется, их тысячи.
Господи, кто-нибудь, сделайте тише звук.
Мысли столпились у лба и хрустят пачками.
Скачут, как кони, гогочут, стучат, ревут.
В шоке сама от себя. Голова взлохмачена.
Я их гоню, да куда мне? Там — самый пик.
Мой монолог тонет в полном фиаско логики.
Ночь. Женский мозг — карнавал, где никто не спит.
Хлопают двери. Пароли вскрывают лОгины.
Горы вопросов. Ключи ото всех замков.
Взвод тараканов, не знающий страха тапочка.
День — это пытка, но ночь ... — катастрофа ком.
Спят мураши — в животе оживают бабочки.
***
Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.
Вот не сиделось кому в тишине, в Разливе —
Сказка, сплошной романтИк: караси, кострище.
Надю бы вызвал... Хотел осчастливить тыщи,
Только не смог и одну, увы, осчастливить.
Доброе/вечное, как оказалось, сеять —
Это тебе не шалаш из еловых веток.
Где там — пустыню, ну максимум — вброд, за Лету.
Сколько их было — практически Моисеев?
Нет, я не спорю, идея была отличной,
Жалко — не новой. И массы — такие массы...
Хоть и с задержкой, но ты, согласись, промазал.
Наше — мое... Победила, конечно, личность.
В каждой эпохе — свой враг, свой пророк-спаситель.
Вот не сиделось кому где-нибудь, в Париже...
Солнца - с полушку, а быть ей по жизни рыжей…
Эх, романтИк - караси, шалаши, осины…
***
Когда Фаину Георгиевну спросили, какие, по её мнению, женщины склонны к большей верности — брюнетки или блондинки, она не задумываясь ответила: «Седые!»
Эх, жизнь. Ведь вроде, вот, сейчас ухватишь
Горящий хвост жар-птицы впереди.
Опять — прокол. А зеленел так кстати
Клубок змеиный брошью на груди.
Песок скрипит и миражи тускнеют.
Где было море — якорей кресты.
Клубки — все туже, колоритней — змеи.
Ни фей, ни крестных в прорве мятых тыкв.
Годок, другой — засеребрятся прядки:
Склероз, артрит, давления скачки
И верными рядами грядки, грядки
С дорожками из гробовой доски.
***
Вторая половинка есть у мозга, попы и таблетки. А я изначально целая.
Я изначально целая, такой и родилась.
Такой, скорей всего, уйду в очередной поход.
Я вижу, как мы все гурьбой стекаем в тишину,
Кто - по частям, кого - несут, а я иду сама.
И вот подходим мы к дверям, а на двери замок,
С ключами нас встречает Петр, наверно это Петр.
Он ничего не говорит, но слышно за версту,
Почти как древний Вавилон - язык один, без слов.
Петр трет железные весы и ведомость ведет .
Потом мы скопом семеним в прекрасный райский сад,
Ну как бы сад, не видно трав, цветов и фруктов нет,
Деревьев тоже не видать - побелено, светло.
И снова дверь она ведет обратно в этот мир.
Для тех, кто душу сохранил, какой она была -
Тазы мочалки и вода - отмыться от грехов,
Для тех, кто весь из половин - долепят, чем смогли
И тоже мыться. И айда назад грешить во тьму.
Я изначально целая уже десятый круг.
Я помню, знаю о себе все точно наперед.
Мне ни к чему ломать мозги и изучать куски.
Но только в толк я не возьму, какой высокий смысл,
Меня, как белку в колесе, гонять туда-сюда.
Я в новой жизни проведу зондаж-эксперимент -
Отдам хоть капельку души кому-нибудь еще
И посмотрю, кого потом прилепят и зачем,
Хотя бы будет веселей и будет что терять.
Старик какой-то говорил две вечности назад,
Что мы приходим в эту жизнь практически одни,
Что человек, он и в толпе, по сути, одинок,
И что уходит он один , все - суета сует.
А может, это и не так, а может…. Дайте срок,
Я отпишусь, когда к дверям придет черед идти…
***
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
Как измельчали мужики, а все на нас грешат:
Мол, феминизм, того-сего, мол, мы — мирское зло,
Нам — дом-в огонь, коня-в расход. Где чувства? Где душа?
А ты попробуй быть другой, когда такой галоп?
Не в силах даже баба-гром сынов растить одна.
Как измельчали мужики! — ругаемся визжа.
А все одно, век не прошел, опять идет война.
Опять научим, как смогли, лишь за подол держать.