Из многих лет никак не сложишь века,
кто мог бы, молча курит в тишине,
и впитывает влагу кацавейка,
и треплется дешёвое кашне.
В руке чинарик, март играет дымом,
ни слова больше, март похож на мат
в угоду звукам неисповедимым,
но тихо, даже птицы не шумят.
Кто мог бы... Время движется быстрее,
века прошли, пройдут ещё века,
и что ему осталось - руки грея,
прислушиваться, верить, ждать звонка.
Откуда? От кого? Случится это?
Летят по ветру крошки табака...
И есть немой вопрос... И нет ответа.
И ничего не кончено пока.
***
Всё возвратится на круги своя,
раньше ли, позже ли, но возвратится.
Время неспешно, как шаг муравья,
как на потоке лежащая птица.
Просто следишь, улыбаясь в усы,
ждёшь возвращения, думая - вот же
время на круг от слезы до слезы
вновь повторяется, душу тревожа -
юность и зрелость, закат и восход,
всё пролетит, возвратится на круги,
можно признать неизбежность невзгод,
можно, увы, разувериться в друге.
Птицы летят и ползут муравьи,
чуть задержись, присмотрись, не слепой же...
Так и живём от любви до любви,
веря, что всё возвращается позже.
***
Поэзия на откупе барыг,
но всё же неуместны параллели,
когда душа срывается на крик,
безумствуют не вышедшие в Лели
писатели, что пишут от ума...
Читали многих, только не узнали
знакомые нам некогда дома,
наклоны крыш, дымов диагонали,
по-мартовски цветущие кусты,
ещё несмело, будто бы впервые.
Уходишь с мест поэтской суеты,
на столике оставив чаевые,
потешный Лель, чья музыка тиха,
прохладна, что касание оклада,
где иконопись каждого стиха
читает в марте чувственная Лада.