Изогнуты чугунные ограды
вдоль берега сверкающей реки,
где каждый месяц часть своей зарплаты
русалкам оставляли мужики.
И пивом угощали всех прохожих
под песни недалёкого ума —
с уверенной веселостью на рожах
и строгой элегантностью жлоба.
И трезвость задыхалась там под небом
от безобразной чёткости границ,
очерченных реальностью и склепом,
и суетой мелькающих синиц —
над речкой с отражением апреля,
что утонул под капельницей льда,
когда была вчерашняя неделя —
и маленькая вроде бы весна
спокойно на поляне танцевала
с партнёром в виде ветра-сквозняка,
и всех подснежниками угощала
под брызги неплохого коньяка.
И смуглая обещанная радость
волнами поднимала изнутри
приятную забывчивую малость
со светлою надеждой впереди.
И мне хотелось опустить ладони
в оттаявший серебряный ручей,
чтоб ощутить в проточном тихом звоне
расплавленность всех солнечных лучей —
и вымолчать на восхищённом вздохе
бессмысленность перебродивших слов,
и вымолить прощение эпохе
зеркально исковерканных основ.