Не утренняя, видимо, звезда,
не падший ангел - попросту изгнанник,
не знающий ни божьего суда,
ни всех семи, ему не нужных нянек,
живёт у моря, тихим торгашом,
сбывающим товары в скучной лавке.
Зачем о чём-то светлом и большом?
Для барышень есть шпильки да булавки,
мужьям - ножи, табак и иже с ним,
для тех, кто крепче - что-нибудь покрепче.
А март стоит в дверях необъясним.
Писать о нём? Не может быть и речи -
написано давно и так и сяк,
зачем повторы, нужно ли всё это?
Почём сегодня афродизиак,
почём идёт сарказм в строке поэта,
низвергнутого некогда с небес?
Остались няньки где-то в поднебесье...
Товар сбывает в лавке ловкий бес,
всегда в наваре, сколько с ним ни бейся,
а толку нет, он здесь во всей красе,
улыбочка от уха и до уха.
Мы вхожи в эту лавку, вхожи все,
иначе б засосала бытовуха,
работа, дом, рутина день за днём.
Конторские бумаги, только в рифму,
строкой последней - после отдохнём -
сильны, и потому - неповторимы,
а значит, после - это никогда.
Торгуются слова, не унывая,
в них город напрягает провода,
в них смех и трель идущего трамвая.
В них жизнь и смерть, но правды ни на грош -
когда война, слова не много значат.
И хочется сказать - перо не трожь,
и кажется, что текст напрасно начат,
а ты в трамвае, где-то у дверей,
бормочешь про себя нетерпеливо -
сойти бы на конечной поскорей,
увидеть снова море в час отлива.
кого-то, кто бредёт, песком шурша,
чтоб в лавке с продавцом уединиться...
И что-нибудь купить у торгаша,
забыв про имя древнее - Денница.