Засрав мне мозги, как вокзальный сортир
и весь унитаз в придорожном буфете,
зассав и глаза, как кюветный ампир,
балбес источает немыслимость бреда.
Чёрт бесцеремонный, лобастый ишак,
несведущий староокольский хамлюга,
пугливый, но всё же бестактный башмак,
стремится к гостям, как пьянющая шлюха.
Сырой, полухворый, дурной водкохлёб,
вахлак непонятливый, дурень нахальный
с тупою гримасой с печатью хвороб.
Бык необразованный, дикий, как галлы.
Жлоб, иногородец с подковой усов.
Хомут их, как будто сосульки весною.
Бубнит бестолковые выплески слов,
нося вислопузую ношу с собою.
В дырявых штанах, в мыльном конском поту,
в жилетке, шмотье, пропотевших и липких,
с ногтистыми пальцами, взявших смолу,
прокуренных, влажных, коряво-негибких.
Его кочковатые груди чудны.
Ему не хватает хохляцкого чуба
и умные книги совсем не нужны.
Порой скалит хило-янтарные зубы.
Холоп узкоплечий бурчит словеса.
А кашель мокротный гремит жутким эхом.
Он, слух мой забрызгав мочою осла,
льёт идиотическим, пакостным смехом.
Хозяйский, чудной подпевала и врун,
чьё рыло с мешочками щёк мне противно,
безграмотной музыкой сдавленных струн
играет бессмысленно и некрасиво.
Торгаш этот лис, тонкошкурый пузан,
что редковолосой макушкой сверкает,
небритый плешивец, что любит стакан,
прилюдно плюёт и отвратно рыгает.
Щетинные жала окутали рот.
Он газы пускает, урча потрохами.
Редчайшие мысли, как бычий помёт,
летят в меня брызгами или кусками.
Пузач вислоусый хрипой, словно грач.
Его умирающий разум, как в клетке.
Шевченковский, скучный и потный усач
с седою стернёй бороды полуредкой.
Помещичий нрав приструнил его дух.
Раб немитингующий принял судьбину.
Хозяйский, подручный, мясистый лопух,
каким вытирают кишечную тину.
Ни с кем не друживший предатель трудяг,
что с хмуро-лобасто-отёчною мордой,
и с чтеньем, умом не знакомый дурак,
вещает историю громко и гордо...
Олегу Ч.