Хозяина встречает пёс, юля,
седая морда тычется в ладони.
Похоже, март. Промокшая земля
хранит в себе остатки зимней хтони,
надёжно их в себе похоронив.
И эти двое тоже не отсюда -
хозяин добр, а пёс чуть-чуть ревнив.
Позвякивает в комнате посуда,
когда трамвай грохочет за окном,
а к вечеру - последняя прогулка,
и метит землю мартовский геном,
и лай от стен отскакивает гулко.
Да, точно март, тропинка у реки,
трамвай последний, домик, два сарая.
И комната, в которой старики
почти не спят, погода-то сырая.
Так ломит кости в эти времена...
Две жизни - плечи острые сутуля,
одна стоит и курит у окна,
другая дремлет на хозяйском стуле.
***
Курю... И начал где-то в двадцать три,
с тех пор до пачки в день. без всяких "если",
конечно, глупость... Пустишь пузыри,
как маленький ребёнок, спящий в кресле,
пока отец с друзьями бьёт козла.
Он сам курил до пачки Беломора.
любил тебя... Любовь бывала зла -
смешной Содом, потешная Гоморра
на базе коммунальных дрязг и склок.
Сегодня куришь Винстон, вспоминая,
где оскорблённому был чувству уголок...
Ну, сбой, и что? История смешная,
как память о докуренной вдвоём -
вот женщина, лежащая в постели.
Любовь... На милость ей не подаём,
но всё же стёкла в доме запотели
от вздохов, слов и... Лучше промолчим,
зачем об этом? Платьице в горошек,
и чувство жизни, ставшее ничьим,
как прошлое и горсть табачных крошек.
***
Здесь, в комнате ни света, ни теней -
закрыты окна, скука и порядок.
Снаружи - март, внутри - стихи о ней
в одной из неисписанных тетрадок.
И даже интонация слышна,
особая, попробуй, повтори-ка
в пространстве, где повисла тишина,
уже почти сведённая до крика.