Сколопендра
Выныривает из светло-коричневой сумки
Пожилой негритянки и мчится по прохудившемуся полу
В сторону стены, где как раз зияет, ну точно заячья
Губа в бордовом плинтусе, небольшая щель;
Мчится, обегая грубые ботинки прихожан, нанизывая
Сухие крошки на липкие конечности. Старуха
Та кричит, мгновенно заражая ужасом
Всех в церкви, пока наш добрый миляга пастор,
Сжав кулаки, пламенно заканчивает проповедь.
Я разглядываю
Его пожелтевший от впитанного пота воротник,
Думая о том, не забыл ли я запереть своего "нетакого" братца
В амбаре утром. Голова моя в последнее время
Не более чем тыква, венчающая чучело. Эта духота,
Чертова жарища, когда сам воздух, кажется,
Стал густым, как масло, и ладонь покрывается жиром,
Не успеваешь поднести платок ко лбу, порядочно изводит.
Мне вдруг чудится, будто нашу церковь сдавливают
Стены адского огня, мне страшно, тут хотя бы негритянка
Берет себя в руки, сразу рассыпаясь в извинениях
Перед уважаемым пастором, смотрящим куда-то вбок,
Словно ему опротивел вид одинаковых скамей,
Утыканных неказистыми телами. Отрешенность
Читается во взгляде пастора, если не сказать
Отчаяние.
Я снова думаю о брате,
О том, на ферме ли он сейчас. Уже заплесневевшие,
Слова отца всплывают, произнесенные им перед гибелью:
"Не забывай, Абидайя, вовремя
кормить Рогатое дитя…"