***

Заблудило, ветром закрутило,
по дорожкам русским поносило...

Душеньку ж носило в городке Ельце,
тихую печаль носил я на лице.
Затерялись средь полей его следы,
здесь лишь русские дороги, да кресты.

У реки облезлая церквушка,
тычет маковкою в синь послушно,
гулкий колокол к молению звонит,
крест златой в сиянии блестит, парит.

С глаз слеза сочится у старушки
и она склонилась низко до земли,
и поклоны бьёт: – Господи внемли!
Ветер треплет ей платочек белый,
боль в глазах её заиндевела.

В бедах наших и скорбях – бога молит –
просит сыну милосердной доли.
Милостивое сердце ей дано, – 
плачет на ветру в страдании оно…

А у церкви слышится гармошка, –
кто буянит там вовсю – безбожно?

Потешает люд честной калека,
на Руси бывают чудеса от века,
чтобы не было народу скушно:
то блаженный, то чудной Петрушка.

Эй, народ, держи считалку:
Ёлки да моталки,
покатилось колесо,
укатилось далеко,
как судьбы веретено.
Ай, люли-люли…
Затерялось, где оно?

Не играйте же с судьбою в прятки…
И опять звенит гармонь трёхрядка: –
Ай, люли-люли…
Лучше уж в пучину, чем в кручину,
не истлела бы души лучина…

Только бьётся, вьётся в голосе тоска, 
на Руси она бескрайня и горька.
В ранах грудь его, и вся в заплатках,
веселится лишь его трёхрядка.

А старушка помолилась за него, – 
ах, война, коснулась горюна того;
каждому ж своя беда припасена,
в жизни каждого своя война дана…

А в церквушке тускло догорает
мной зажжённая оплывшая свеча;
как закат, стекающий у края,
где вдали маячит сиротою каланча.

В небе облачком слеза истает: –
Мне как мать свою – Россию жалко;
на пороге ждёт судьба-гадалка –
только лишнего гадалка не сули,
видишь ноги все её в седой пыли –
много горя на пути своём снесли.

А гадалка всё стращает: и сумо-ой,
и тюрьмой, и окаянною войной.

В поле ж русском ветер повевает,
что он ищет и к кому взывает,
во сырую землю слёзоньку роняет?

А старушка-мать всё молит бога, –
сыну, чтоб легка была дорога.

И калека вдруг притих.
Аль не вышел хмель?
Иль опутала кручина-паутель?

Горькую из слов своих прядёт кудель: –
Ох, судьбина злая,
покатило колесо,
укатилось далеко…
не играй же с нею
в догонялки,
ёлки да моталки.
Ай люли… люли …
Передайте матушке родимой: –
Я её молитвами хранимый.
 
А старушка всё молилась за него, –
за Россию и за сына своего.

Сын ушёл, сказал: – А кто же, как не я, –
нам помочь ох, надо зло осилить
нашей матушке святой России.
Ворон чужеродный, злющий, как змея,
вишь косит своим свинцовым взглядом.
Знаю, что беду он кличет: – Чур, тебя!
Ворог рядом, ворог за оградой
и война гуляет – люто нас страша,
только непуглива русская душа.

И калека вторит: – Ворон, чур, тебя!
Загудит нам с веча колокол, как встарь, *
ты звони, звони неистово звонарь! –
Православный люд наш собирайся,
с ворогом на битву подымайся!

И набат гудит, и гул стоит людской, –
супостата ох, погнали – только вой…
Буйный ветер русский: – Гой, да гой…

И калека пляшет, пляшут костыли,
и звенит опять гармонь трёхрядка,
да с присвистом залихватским, ладным:
Ай, люли – люли…
Матушку Рассею разом сберегли!
Было горюшко, а стала волюшка,
ах ты, русская раздольна долюшка…

Душеньку носило в городке Ельце,
тихую печаль носил я на лице.
Заблудило, ветром закрутило,
по дорожкам русским поносило.

Звоном мне дорожку огласило: –
На Руси не в слове,– в вере сила!

Матушке России низко поклонюсь,
и старушке…
И церквушке…
А калеке дам полушку;
обо мне в считалке вспомнит пусть
и мою, о родине печаль и грусть.

Слышу отголосок радости в звонце,
петушок пропел мне на резном крыльце: –
Жить привольно на Руси,
в славном городке Ельце…
Здесь и Бунин, здесь и Пришвин,
здесь всё русское
в золочённом куполов венце…

Это всё, – всё это Родина моя!
Да и там, где степь, моё раздолье,
там гуляет русский ветер в поле…

Кличет колокол –
                благостно звеня…
У реки, у крохотной церквушки,
помолюсь я вместе со старушкой…

И с калекою, лихим Петрушкой,
Оброню в народ свою считалку:
Ай люли…люли…
Ёлки да моталки,
было горько,
стало сладко,
вышла зорька
на Руси –
         вот и Ладно!

*Сергий Радонежский