Естествоиспытатели утверждают, что два паука не могут ужиться в одной банке. Но в одной литературной группе конструктивистов с успехом уживались два теоретика — Корнелий Зелинский и Иван Аксенов.
«Мы уважаем и боимся его, — писала Вера Инбер, — ибо человека с такой эрудицией нельзя не бояться. Вы можете найти какой-нибудь совершенно новый прием для того, чтобы уложить читателя на обе лопатки, вы можете изобрести новый аппарат, отмечающий ударенья, и когда вы будете совершенно счастливы — придет Аксенов и, приглаживая брови, тихим голосом сообщит вам, что это было уже изобретено в третьем веке до Рождества Христова в маленькой деревушке под Римом. И вы умрете.
Аксенов пишет и стихи. Но мне кажется, что для этого он чересчур умен».
Читая критические статьи Ивана Аксенова или его стихи, всеми фибрами души понимаешь, что в своей оценке Аксенова Вера Инбер была безусловно права:
По несмятой скатерти
Раскатывались
Мятные ликеры месяца;
Было так сладко, что хотелось повеситься.
Иван Александрович Аксёнов — кадровый военный, поэт, художественный и литературный критик, литературовед, переводчик — появился на свет 18 [30] ноября 1884 года в городе Путивле. Окончил Киевский кадетский корпус, затем — Николаевское военно-инженерное училище в Петербурге (1905). Служил в инженерных войсках в Киеве (1906—1908).
Поддержал солдатский бунт сапёрного батальона (1908 г.), после чего был осуждён, провёл месяц в тюрьме и отправлен служить в Березовку (Сибирь, Тобольская губерния), где пристрастился к литературе, публиковал стихи и критические рецензии. По возвращении в Киев (ноябрь 1909 года) сблизился с литературно-художественными кругами и посещавшими город столичными литераторами.
Во время Первой мировой войны служил в действующей армии. Накануне Февральской революции — составе инженерного управления Румынского фронта.
В 1915 стал идеологом «западнической» ориентации в московской футуристической группе «Центрифуга». Сборник стихов «Кенотаф» был уничтожен автором. Под брендом «Центрифуга» выпустил тиражом 200 номерных экземпляров сборника стихов «Неуважительные основания», иллюстрированного офортами и с посвящением живописцу Александру А. Экстер (1916).
Полая поляна
Палево бела
Плакала былая
Плавная пила.
В начале 1917 издал первую в мире монография о Пикассо — «Пикассо и окрестности», с обложкой, оформленной А.А. Экстер, в которой изложил свои эстетические взгляды, а осенью 1917 был арестован румынскими властями. Провёл четыре месяца в тюрьме, подвергался пыткам. Освобождён после Октябрьской революции в обмен на румынских офицеров.
Занимал высокие посты в Красной армии; был председателем ВЧК по борьбе с дезертирством. В 1918 году вошёл в состав Совета Литературного отдела Наркомпроса и написал на сюжет «Медеи» Еврипида стихотворную драму «Коринфяне» (1918).
После революции входил в литературную группу конструктивистов. Опубликовал сборник стихов «Серенада» (1920). Подготовил к изданию сборник «Эйфелия. Тридцать од» (оформление Л. Поповой, 1922, не издан).
Не надо ни боксировать, ни фехтовать, ни плавать.
(Ах! если бы можно было и думать, и радоваться и плакать!)
Надо смотреть на доску, на рамочника, на пламя,
Проводя на бумаги мягкие буквы, уводящие память.
С начала 1920-х — ближайший сподвижник Вс. Э. Мейерхольда, первый ректор Высших Театральных мастерских (ГВЫТМ—ГВЫРМ, 1922—1923 гг.); один из авторов (вместе с Мейерхольдом и В. Бебутовым) знаменитой таблицы «Амплуа актёра» (1922), переводчик «Великодушного рогоносца» (23 апреля 1922) по пьесе Ф. Кроммелинка.
Засыпая в трухлом такси, я думал о небе, перерезанном прожектором;
Этот сходящийся рельс повторялся колеями осенних дорог.
С тех пор я навсегда ушел от любви — геометрии.
Знаю только: ничего не имею против своей смерти
Однако, я несомненно живу, потому что ношу монокль.
С конца 1920-х занимался преимущественно шекспироведением. Независимо от Ф. де Соссюра открыл принцип анаграмм в поэзии. Переводы английских драматургов Аксенова вышли в сборниках «Елизаветинцы», выпуски I, II, III.
Автор первого биографического очерка о С. М. Эйзенштейне. Сам режиссёр упоминает Аксёнова в своей теоретической книге «Монтаж», где вспоминает, что Иван Александрович отрицательно относился к актрисе Марии Ермоловой и, в частности, к её портрету кисти Валентина Серова: «Ничего особенного. Всегда играла животом вперёд. Так животом вперёд и стоит на портрете Серова».
«Артисты — проститутки, критики — сводни. — Писал Аксенов. — Хвастаться известностью, созданной такому-то, все равно, что похвалиться держанием свечки для такой-то».
4 ноября 1920 года Аксёнов выступал как «гражданский истец» в «Литературном суде над имажинистами»: иронизировал над стихами членов объединения, — особенно доставалось В. Шершеневичу и А. Кусикову. «А судьи кто?» — воскликнул при защите С. Есенин, парируя нападки и припомнив «Горе от ума». — И, показывая пальцем на Аксёнова, у которого была большая рыжая борода, продолжал: «Кто этот гражданский истец? Есть ли у него хорошие стихи? — И громко добавил: — Ничего не сделал в поэзии этот тип, утонувший в своей рыжей бороде». Этот есенинский образ понравился публике. К вечеру Аксёнов сбрил бороду. (Вскоре, в «Литературном суде над современной поэзией» (16 ноября 1920) Аксёнов выступал экспертом совместно с С. Есениным, а на вечере «Современной поэзии» (23 ноября 1920) представлял группу футуристов совместно с В. Маяковским и С. Буданцевым.)
В бумагу высох, на тебя шуршу.
Я целый день словами порошу,
Что далее, то чаще да сырей
И злей, чем расстригаемый ерей,
Зрачков оберегу колючий лак
И страх, играющий скулою, как...
— Упрека ли боишься по весне?
А если бы и да? — он вовсе не
Острей, чем твой незаменимый шприц.—
— Под вечер остывает щекот птиц,
А только расседаются в ночи
Противные сороки да грачи,
Скрипя, что не даешь себя обуть
И отложить презлющий «добрый путь». —
— Хоть ихний хрип и не совсем неправ,
Не говорю: перемените нрав,
Но... — Этот камень унеси с собой:
В нем трещина, а все он голубой
И что внизу я нацарапал вам
И не на память, и не по глазам,
Которым не навязываю спор. —
— Кармин и пудра невеликий сбор
А времени то много у тебя. —
— Цените выдержку, не теребя
Прошу: не поцелуете на чай? —
— А оглянуться то же некогда, поди, —
Прощай!
Аксенов тихо простился с окружающими и ушел из жизни в Москве 3 сентября 1935 в возрасте 50 лет.