Поезд, в частности плацкарт, - одно из таких мест, побывав в которых, начинаешь ценить свою жизнь.
Это был третий час моего пути из Улан-Удэ, и так как рейс был ночной, моими спутниками были сумрак верхних и нижних полок, запах обуви и матрасов и треки любимой группы pyrokinesis. Честно говоря, я не планировала с кем-то разговаривать, и, заткнув наушниками один из каналов, связывающих меня с окружающей действительностью, просто смотрела в окно в ожидании того момента, когда поезд выйдет к побережью Байкала. Мимо неслись освещённые железной дорогой деревья, поля и перелески, периодически прерываемые хмурыми бурятскими деревнями и посёлками.
Вспомнила себя прошлогоднюю. Тогда мне нравилась ночь - за её умение срывать со всего маски, показывать истинную сущность людей и вещей. Странно, что именно эту часть суток часто сравнивают с одеялом, или покровом - "чёрным покрывалом опустилась ночь на прибрежные посёлки". Я считаю, что ночь скорее то, что снимает покрывало-день, нежели сама им является. Сейчас же я любила ночь за бесконечное звёздное небо, открывшееся мне с окна моего нижнего бокового, за отсутствие суеты в деревнях, проносившихся мимо меня. Ночь - это тишина, спокойствие и стабильность. Да, стабильность.
Спустя время я задремала, и вскоре была разбужена возней где-то у моих ног. В голове сразу возникли нехорошие мысли - воруют, и я уже собралась воинственно отстаивать свои вещи, но в тусклом свете лампы заметила человека преклонного возраста, пытающегося забраться на полку, что была прямо надо мной. По-человечески мне его стало жалко, и я предложила поменяться местами. Дед, как позже я узнала, Василий Анатольевич, отказался, сказав, что его станция через два часа, и что он не хочет приносить неудобства мне, а затем предпринял ещё одну безуспешную попытку забраться наверх.
Я предложила просто присесть рядом со мной, и, уверившись, что я действительно не собираюсь спать, дед Василий согласился. Я застелила нижнюю полку, чтобы удобнее было сидеть, и достала термос с чаем. Разговор как-то сразу заладился, и уже спустя полчаса мы вместе жевали оладьи, приготовленные его невесткой в дорогу, и спорили о смысле тех или иных событий в книге "Поднятая целина" Шолохова - правда, шёпотом, ведь время было около двух ночи.
- Куда едешь-то?
-В Иркутск, встретиться с друзьями и погулять, - я чувствовала в себе странное доверие к этому человеку, мне хотелось рассказать ему всё и сразу, но, соблюдая приличия, я отставила своё желание к болтовне, - а вы?
-Дак домой, ездил внуков повидать. Старший мой молодец, в университете учится, работает. Сейчас тоже в Иркутске, кстати. Ты сама-то как, в школе ещё?
-На третьем курсе уже, в университете.
Пара блестящих в темноте глаз уставилась на меня с нескрываемым удивлением.
-А лет сколько?
-Двадцать. А что, старше выгляжу? - я знала ответ заранее, на самом деле, но почему-то не решилась спросить, как есть.
-Что ты, наоборот. Вот у вас поколение такое, не разберешь, кому тридцать, кому двадцать, пятнадцать кому - всё на одно лицо.
-Да разве плохо это?
-Что ты, что ты. Это хорошо, что время не берёт своё пока, что тянет. Вот моя жена, Наталья, такая же была. В 35 выглядела лет на десять моложе. Я как тогда помню - коса длинная, ниже пояса, волосы тёмные, как песок на побережье Байкала, и ресницы пушистые-пушистые. И улыбается всё время, чтобы ни случилось. Даже диагноз когда узнали, улыбалась. И плакала тоже.
Что-то защемило в груди. Я сидела напротив и внимательно разглядывала морщинки на лице деда Василия, не смея спросить подробности. О таком не спрашивают, о таком лишь сочувствуют, я это знала, и лишь ждала, когда он продолжит сам, если захочет.
-Мы с 16 лет вместе были, двадцать лет прожили вместе. Я потом жить не хотел, так плохо было.
Я слушала. В глазах деда блестело - я не знала, слезы это, или отсвет от вагонной лампы. Хотя нет, я прекрасно знала, прекрасно.
-Знаешь, она всё океан увидеть хотела, мы всё собирались, собирались, да так и не собрались. Сначала дети, надо было на ноги их поставить, думали устроим их, поедем. А жизнь-то вот как решила. Ты молодец, что ездишь. Не слушай никого, не откладывай. Никто не знает, когда закончится она.
В другом конце вагона кто-то зашумел, потом до нас донеслись крики - кто-то что-то не поделил. Мы отвлеклись.
-Я тоже океан увидеть хочу. Недавно деньги решила копить, на поездку в Мурманск, там кладбище кораблей есть, хочу увидеть его, и сияние еще.
-Аврору-то? Говорят, другой мир сквозь неё увидеть можно, тот самый, - дед обратил взгляд на звезды. Только нужно ли оно нам, живым-то? Нам своё положенное ещё отстоять нужно.
Я задумалась. Как верно, как хорошо сказано! Не отжить - отстоять. Это смело, открыто так, так только люди честные, храбрые могут. И говорить, и делать. Жизнь, по сути, вещь сложная - порой не жить моменты, а отстаивать нужно, отвоёвывать. Как у Цветаевой, помните? "Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей" - меня эти строки всегда в восторг приводят, до дрожи в кончиках пальцев, до слез.
Увидя мой серьёзный взгляд, дед Василий решил поддержать меня:
-Ты-то чего, тебе рано переживать. Вот приедешь в Иркутск, погуляй от души там, чтобы домой совсем без сил возвращаться, чтоб как конь спать, крепко. Ты лошадей любишь?
Я вспомнила детство. Когда-то с папой жила я в деревне, недалеко от города, и были там лошади - Рыжик и Черныш. Они тогда мне, шестилетней,такими огромными казались, что когда отец подкидывал меня и садил в седло, я старалась не смотреть вниз, ибо моя детская совсем голова начинала кружиться и я попросту могла свалиться. Я и сваливалась, собственно. Но я их любила, и спустя почти пятнадцать лет помнила их, полностью, детально - у Черныша, шерсть отливала на солнце синими оттенками, а у копыт были кисточки, будто кто-то повязал платок из шерсти на них, а у Рыжика были белые зубы и противный характер - когда ему что-то не нравилось, он бил меня головой. Было больно, но я смеялась от души, и гладила его. И помню ещё глаза. Вы видели глаза у лошадей? Такие умные, тёмные, но добрые. Вот так даёшь сено, разговариваешь с кем-то из лошадей, в глаза смотришь - и понимаешь, что есть там интеллект, что понимают тебя.
-У меня конь есть. Умница такой, ты знаешь, - дед Василий налил себе чай, как будто готовясь к длинной истории, - мне его вскоре после ухода Наташи подарили. Степан. Я пастухом подрабатывал с ним, а сейчас чего? Постарели оба, ему ж скоро двадцать будет.
Я удивилась. А сколько живут лошади вообще? Не задумывалась я как-то об этом.
-Мы так вдвоём и живём, сын да внуки-то в город переехали, меня зовут, а его-то я куда дену? На мясо говорят, сдай, бестолочи. Как это, друга, и на мясо?
Я прекрасно его понимала. Мои друзья с завидной регулярностью предлагают раздать собак и кошек, или продать на шаурму(в шутку, конечно же, но в каждой шутке, как говорится). Как отдашь? Не вещь ведь, не товар - живая душа, с привычками, характером, с любовью к тебе, человеку.
-Он уж еле ходит, старый. А я каждый месяц - к внукам. Он меня встречать ходит, я примерно в одно время всегда приезжаю. А соседи говорят, что каждый день в это время приходит, и ждёт, а рано утром уходит. Я и закрывал, а бестолку, умный он, выбирается с загона-то.
Не люблю встречать в этой жизни подтверждения привязанности животных. Я их сколько уже раздала по рукам - не сосчитать. Мне легче думать, что не помнят они меня, что в новых семьях хорошо им. Я на связи с некоторыми семьями, всё хорошо у них, слава богу.
Животные нас, людей, лучше, сколько не говори, сколько не езди в поездах с дедами - всегда только подтверждают. Это фундамент, незыблемая истина. Животных надо любить, они от нас не отличаются, они вернее нас, людей. Только не легче от этого.
К деду подошла проводница - скоро его станция. Мне стало грустно как-то, ведь мне ещё предстояло около четырёх часов езды, а мыслей в голове теперь крутилось - не сосчитать. Где-то за Байкалом начало светать. Поезд сбавил скорость. Дед Василий, собранный, присел снова ко мне. И вдруг - протягивает мне почтовую марку. Старую, видно, потертую немного.
-Это тебе. На счастье. Вкусный твой чай шоколадный был. Ты только на море едь, обязательно едь, не жди. Жизнь короче, чем мы, молодые, думаем, считаем, - поезд остановился, мы услышали звук открывающихся дверей, - и номер мой держи, вот, - листок протягивает, - ты не думай, что дед, я дед новомодный, у меня и вайбер есть, и ВКонтакте этот ваш, я имя написал. Ты мне фото с моря отправь, я ждать буду, хоть через год, ты главное съезди туда. Ну всё, удачи тебе, Ярославна.
-До свидания, Василий Анатольевич, удачи вам.
Дед Василий вышел на узкую платформу, недалеко от которой стояло, судя по всему, деревенское управление, за которым начиналась деревня, обернулся и улыбнулся мне, следившей за ним из окна, помахал мне. И я - ему. Так и попрощались. Небо было светлого лазурно-голубого оттенка, на нём, вдалеке, виднелась череда серых слоистых облаков. Поезд тронулся, я всё следила за дедом - он спускался с платформы по лестнице в сторону правления. Вдруг с угла дома-администрации в его сторону метнулась крупная тень, и я увидела постаревшего, но красивого, пепельного оттенка, коня. Слегка гарцуя, он подошёл к деду Василию, и ткнул в него мордой, а тот, в свою очередь, потрепал его за гриву, и вместе они скрылись за углом той же самой администрации. А я ещё долго смотрела в окно в ту сторону, вспоминая любимую историю о коне Гульсары, рассказанную миру Чингизом Айтматовым, и удивляясь этим подаренным мне судьбой примером истинной и долгой дружбы.