Я больше не хочу стихов,
они отъявленные плуты.
Пришли, когда никто не звал,
собой заполонили дом.
И город мой, допустим, Псков,
стал тесен, сер и не уютен,
как век неприбранный вокзал
и обмелевший водоём.
А эти наглецы меж тем
прогнали сны, орали в уши,
что мне, как прочим, два крыла
теперь положены: – Лети!
Но не нашлось нейтральных тем.
Лишь боль ещё загнали глубже.
Она такая, как была,
саднит по-прежнему в груди.
А ведь казалось, что слова,
ложась послушно на бумагу,
помогут, если не прогнать,
хотя бы убаюкать боль.
Зря. Я, как водится, права:
Подите, рифмы-бедолаги!
Какого надо вам рожна?
Так измываться надо мной.
Стишок ночами любит ныть
с иезуитством палача. Сам
то ускользнёт, то лопнет: Пшик!
Ба-бах! — И всё. И был таков.
Кому они вообще нужны,
раз невозможно достучаться
всего-то до одной души...
Я больше не хочу стихов.