КаМАЗ свой лихо, с ветерком,
гнал по дорожной вязи.
Из Брянска шел порожняком
на скорости по трассе.
Без сбоев тарахтел мотор,
снаружи, как художник,
на лобовом стекле узор
чертил осенний дождик.
Из луж в обочины плескал.
А средь колдобин сучьих
на перекрестке куковал
мой будущий попутчик.
Чужих в машине не любил,
а тут... Видать, судьбина!
Машину сам остановил
и пригласил в кабину.
Сел, разговор не завязал.
Курю, гляжу, завидно.
Оброс, продрог, оголодал
и не из местных, видно.
В дорогу взял еды чуток,
не жалко — угощаю:
опополамил тормозок
и флягу с крепким чаем.
Попутчик мой перекусил
предложенною снедью,
наевшись, с жадностью курил,
как будто перед смертью.
Спросил: «Откуда ты такой
измученный, понурый?»
Он притворился что глухой,
в пейзаж уставясь бурый.
И пусть себе. Я не давил,
отстал ему в угоду.
От скуки радио включил,
потом прибавил ходу.
Мысль не закралась о беде,
не ощутил тревоги,
когда вдруг пост ГИБДД
заметил у дороги.
День торопясь сходил на нет,
осенний день недолог.
В висок уперся пистолет:
«Сворачивай в проселок».
Я заглянул ему в глаза:
не шутит ли? Куда там!
И, резко выжав тормоза,
поежился от мата.
Проселок в стельку развезло -
сплошные грязь и лужи.
На кочках он ругался зло,
на ямах еще хуже:
застрянем коль, убить грозил.
Я огрызнулся кратко
и по загривку получил
тяжелой рукояткой.
Рванула кровь, как жидкий тол.
Овраг, а я - по кромке
туда, где замаячил ствол
разлапистой сосенки.
Дал напоследок полный «газ»,
удар усилив вдвое,
и головой стекло тотчас
он вышиб лобовое.
Он перенесся в мир иной,
я увильнул от смерти,
поскольку не пришли за мной
ни ангелы, ни черти.
Боль жгла, кровь капала с бровей,
но больше огорчало,
что из-за благости моей
машина пострадала.