Она жила в деревне, одиноко,
угрюмой, нелюдимою была.
Объектом сплетен стала ненароком,
ни с кем бесед душевных не вела…
За семьдесят, приятная на внешность,
но облик портил вечно хмурый взгляд,
в котором поселилась безутешность,
(когда от всех беду свою таят)…
Полгода как себе здесь дом купила,
свой быт простой наладила сама.
Помочь кого-то в чём-то не просила,
лишь в крайних случаях и то не задарма.
Не ездили ни дети к ней, ни внуки,
гадали люди: может быть их нет?
Иль одиночества неведомы ей муки?
И прошлое её – сплошной секрет.
С соседкой только изредка общалась,
никто из местных в гости не ходил,
в сторонке от людей она держалась,
«С приветом, бабка!» - каждый говорил…
А женщина частенько вечерами
смотрела фотки дома в тишине,
и всхлипывая горько временами,
шептала: «Господи, за что такое мне?
Терзая душу, снова вспоминала
о ссоре с сыном, (всё из-за снохи!)
Уехала от них, мешать не стала,
Ведь близкие к словам её глухи…
Сынок единственный – надежда и отрада,
Отдельно жить, женившись, не хотел,
да и она была тому лишь рада,
(не стало мужа год назад, болел.)
Работал сын, по вахтам разъезжая,
невестка вскоре внучку родила,
дитя своей любовью окружая,
такой счастливой бабушкой была!
Снохе растить ребёнка помогала:
делами, на советы не скупясь,
но ими та порой пренебрегала,
свекровь же возмущалась, не таясь:
То внученьку не так запеленала,
поэтому ребёнок плохо спит,
на каждый писк к дочурке не бежала,
а может, у дитя живот болит!
В быту нерасторопной оказалась,
пришлось учить хозяйственным азам.
То «по-её» готовить отказалась,
(бунтарка! сразу видно по глазам!)
И всё на что-то вечно обижалась!
Звонила сыну с жалобой скорей.
А то и в комнате нарочно закрывалась,
чтоб к ней не лезла «с правдою своей!»
Сын на ворчанье матери смеялся
и распри их всерьёз не принимал,
когда домой он с вахты возвращался –
обеих женщин к сердцу прижимал…
Обида нарастала постепенно,
а неприязнь колола всё сильней,
и выпалила сыну откровенно,
что не ужиться со снохою ей!
«Совсем свою свекровь не уважает,
а без меня не справилась бы, факт!
Что съедете отсюда, угрожает,
и не идёт со мною на контакт.»
(Дремавшая гордыня в ней проснулась.)
«А может, я вам стала не нужна?!!»
И словно со скалою вдруг столкнулась –
в ответ услышала: «Живи тогда одна!
Квартиру снимем мы себе с женою,
никто тебя не будет раздражать!»
«Да лучше я в деревню жить уеду,
а вам не надо никуда съезжать!»
И полились потоки возмущений:
«Неблагодарные! Для вас старалась я!»
«Мне не за что, мамуль, просить прощенья,
не ты одна теперь моя семья!»
Какой ответ надеялась услышать?
Сама не понимала, что несёт.
Бывает: злость гордыню расколышет
и разум, будто вьюгой, заметёт…
А вскоре в деревеньке дом купила
и сыну запретила приезжать,
симкарту старую на новую сменила,
чтоб связь по телефону не держать.
Уехала и адрес не сказала,
уверенная, что во всём права…
А время шло, тоска её съедала,
вина пред близкими за горькие слова.
Никто не гнал её, сама уйти решила,
детей несправедливо обвинив,
сама очаг семейный потушила,
свой эгоизм и ревность оголив.
Сама к невестке вечно придиралась,
лишь недостатки замечала в ней.
и быть поласковее вовсе не пыталась,
а только упрекала побольней.
Себя возненавидела, терзалась,
да так, что стал не мил весь белый свет.
Бессонными ночами ей казалось,
несчастней человека в мире нет.
Но вот однажды чёрствости плотину
раскаянием слёзным прорвало,
и вырвалась надежда на равнину
и то, что сердце мучило давно.
Один звонок разрушил все преграды –
и вот уж дети обнимают мать!
А домику в деревне даже рады,
на дачу сюда будут приезжать!
И женщина счастливою улыбкой
свое лицо преобразила вмиг…
Ведь счастлив тот, кто из трясины зыбкой
спасительного берега достиг.