Подвыпив утреннего чая
с капризом трепетным в груди,
души в себе уже ни чая,
не верь, не бойся, не писди.
Ты не сарай, но хлама много,
зашквар случается подчас,
прогнись и пой, когда дорога
тебя приводит на парнас.
Не слышно скверного прогресса,
застыл у сквера автозак
и пьяный шум без интереса
кому-то ломит на пердак.
Погост стоит и рифма скачет,
наверно скоро быть винцу,
стакан надрачивает мальчик,
пытаясь боль придать лицу.
И в голове сплошная лажа,
нет, чтобы внемля пустоте,
сопеть под нос, себе ебаша,
как незатейливые те.
Казалось бы, чего же боле,
когда итак уже труба?
Я выхожу опять на поле
и всюду русская беда.
Наступит день, хотя не точно,
но будет круто даже мне,
тебе - навряд ли, но заочно
припомнят всем на судном дне.
Берёзки, домики, калитка,
и этой песни много лет,
ты не последняя, но скрипка,
такой трагический дуплет.
В пальто, как конь уже немодный
стоишь и смотришь на сарай,
а в небе плачут пароходы
и где-то там за ними рай.
МН