Пока ещё царапаю пером,
хотя и виртуальным, но хоть как-то.
Страницы запасной аэродром,
шершавое язычество плаката -
подвластно всё, но есть и недочёт -
прочтёт и рассмеётся, но и только.
А солнце у бассейна испечёт
пленительные прелести Востока,
укрыв под тканью белые места,
зовущие к себе, что божья манна.
Известный казус - истина проста,
и в ней воображение гурмана
дописывает всё, о чём нельзя
так просто вслух, по-западному прямо.
Ей в марте поклоняются князья,
священники приветы шлют из храма.
Пишу пока, тоску не утолив,
то сказку, то историю о чём-то.
Она-то знает - аист не халиф,
и западного тоже в ней до чёрта -
и музыка, и книги, и кино.
Горяч Восток, но Гауф здесь в опале.
Она меня читает всё равно,
пока стихи куда-то не пропали,
не стёрлись, не исчезли в никуда.
Что делать, все поэты - забияки.
А море тут, и плещется вода
у ног её и лап её собаки.
Под ветром кедры, март идёт вразнос,
Восток не прост, и Гауф - не подарок.
Я, вроде, ничего не произнёс,
но слог самодостаточен и ярок -
она поймёт, слова тут не нужны,
а звуки обрываются бессильно,
немея перед грацией княжны,
хмелеющей под крики муэдзина
в густом саду моих мифологем,
хотя она бывает в нём всё реже...
Ей ночью снится юноша Вильгельм,
и аисты с другого побережья.