Здесь, на юге, в горах
Расцветают горькие крокусы,
Золотая весна в миллион голосов поет.
Я жива.
А другие -
Любившие те же фокусы -
наоборот.
И эта, костлявая,
Скалит свой полированный череп,
Кивает дружески:
Не дрожи, мол, все в порядке.
Лично тебе не грозят потери,
Сегодня другие по разнарядке:
Вот парень,
Он лайкнул тебя пару лет назад,
Вам песня одна и та же понравилась.
А теперь его влет скосил автомат.
Такие у автомата правила.
Девочка на граните
Лежит изломанной вещью,
Еще утром полная радостной чепухи,
А вот ее мама, еще не старая женщина,
Писавшая скверные, но от души стихи.
Лежат, как трава под косою, рядом.
Больше, чем сотня.
Меньше двухсот.
Я жива.
А они -
За чью-то гнилую правду -
наоборот.
За них обещали тем, кто с оружием,
Даже не миллион, половину едва.
Почем у нас нынче людские души?
По косарю?
По два?
Триколор под траура гулкую медь
Высоко над всею планетой взлетел.
Почему кто-то должен был умереть,
Чтобы кто-то другой прозрел?
Бормотать сострадательно бесполезно,
Неуклюже кривя немеющий рот.
Я жива,
А они -
Любившие те же песни -
Наоборот.
Ночь.
Утро.
День.
Не остановишь вращения глобуса.
Не вдруг подыщешь ни вины, ни цены.
Там, на севере,
Догорают горькие крокусы.
Лепестки их черны.