дрогнула кисть под рукой богомазовой, словно улитка в минуту опасности. застопорилось колесико разума, но закрутилось колесико ясности.
и по холсту, как по солнечной площади, тихо проплыли виденья-картины: лики святые, собаки и лошади, римские цифры, холмы Палестины.
гневная проповедь. кроткая заповедь. ветви олив шелестят тиховейно ( " Господи Боже, а я-то тут зАполночь с пшёнкой холодной и литром портвейна"...)
в утро вливается лунная просека, краски сливаются с грязною скатертью. катится, катится к свету колесико... то ли сломается, то ли докатится.