Синдром единственного ребёнка
(Недетская повесть о детстве)
2.Побеги из «Шоушенко»
Ойкумена постепенно расширялась – в два года три месяца меня отдали в ясли. Надо ли говорить, что после домашней вольницы я восприняла жёсткие ясельные рамки, как поползновения на ущемление моей свободы. И буквально на второй день сбежала с прогулки. Двухлетняя малявка добралась до своего дома, вбежала в комнату и не раздеваясь занырнула под кровать. Понимала, что начнут искать. Бабушка только рот открыла от изумления.
Маму выдернули прямо с урока, позвонив директору школы и сообщив о моём побеге. Благо, школа была через дорогу от яслей. Мама, не чуя ног, прилетела домой. И застала меня сидящей за столом и уплетающей пельмени, в яслях-то я про капризничала и не позавтракала. Но мало того, что предо мной стояли пельмени, там были ещё и так обожаемые мною сладкие плюшки! А рядом на столе лежали цветные карандаши и бумага, я уже успела порисовать. Я была довольная и весёлая.
Мама сгоряча шлёпнула меня пару раз, отругала бабушку, что та мне во всём потакает, одела меня и потащила обратно в ясли. Я, естественно, в ясли не хотела, упиралась и орала во всю головушку «Люди, помогите!». Откуда в такой малявке бралась силища? Общественность, к которой я взывала о помощи, останавливалась, вопросительно смотрела на маму, а мама, разгорячённая конвоирством смущённо поясняла, что мы идём в ясли. Общественность, удовлетворённая ответом, улыбалась, сочувственно кивала и шла своей дорогой. Да, помощи ждать было неоткуда, пришлось полагаться на собственные силы. Конечно, взрослая кондовая сила взяла вверх!
Через день побег повторился. Но на этот раз обратно в ясли меня доставила бабушка. Причём обманным путём, предложив сходить в магазин и посулив мне игрушку. Ну да, получила я игрушку, как же, жди да радуйся! Магазин был закрыт на перерыв. Я поняла, что бабушка Великий Хитрец п почти разуверилась в людях, но вечером обнаружила игрушку на своей кровати. Оказывается, мир не так уж и лжив!
В яслях меня не устраивало абсолютно всё. И тихий час, и молочный суп, и угол в качестве наказания, и ревущие дети, и то, что почти все ребятишки были ещё немтырями, произносящими в лучшем случае короткие фразы и отдельные слова типа – дай, моё, «нана», «мона», «кака», «бобо» и в таком роде. А я болтала вовсю и поэтому играть мне было не с кем. Правда, несколько позже появилась парочка-другая говорунов «отличающихся умом и сообразительностью». И у нас на данной почве возникла целая «криминальная структура» – новые боевые товарищи тоже оказались вольнодумцами и любителями побегов.
Мы пытались с новыми друзьями заняться архитектурной деятельностью, благо, кубиков было предостаточно. Но все наши попытки создать что-либо величественное, построенное на века, заканчивались набегами неговорящей части ясельного контингента. Эти малолетние Атиллы и Геростраты одним взмахом руки оставляли после себя глобальные невосполнимые разрушения. И никакие меры по пресечению деятельности агрессоров не помогали. Хотя меры с нашей стороны были самыми крутыми и кардинальными – основательный тумак.
Но вмешивались тётеньки в белых халатах и нас, созидателей и творцов, настигала суровая кара – угол. Ох, сколько же общего совокупного времени наша говорящая созидающая братия отстояла в углу! Были пролиты Ниагары слёз, и даже ни столько из-за обиды наказания, сколько из-за того, что шедевр мирового масштаба в очередной раз разрушен. Так что, чем было ещё заняться? Оставались только побеги.
Но больше всего меня раздражали потешки, все эти «Ладушки» и прочие «Сороки-вороны». Какие потешки! Если я уже наизусть знала «Огуречика» и вовсю декламировала с первых строк «Жил был Огуречик, как маленький человечек…» и до самой последней фразы «.Задумался Огуречик -
Большой огурец. Тут и сказке конечик. Тут и книжке конец» .
А ещё мама мне читала о приключениях Бибигона. И этот миниатюрный смельчак бы моим любимым героем! И о его приключениях я рассказывала взахлёб. И причём, на полном серьёзе уверяла слушателей, что Бибигон мой брат. И во всём старалась ему подражать. Особенно я обожала главу, где он искупался в чернилах. Догадайтесь, кто и что сделал однажды с чернилами, а также со своими руками-ногами и лицом?
Да-а, это были серьёзные «взрослые» книги! Читали мне и Сутеева, книжки которого я также обожала.
А Пиф! Пиф – моя самая первая собачья любовь! Обожаемый, милый, весёлый Пиф! Проказник и сорванец! Я знала наизусть все его приключения и даже придумывала несуществующие. Всех встречных собачонок я называла Пифами. И всерьёз просила у родителей братика Бибигона и собачку Пифа.
А тут какие-то потешки! Бр-р-р!
В последующие три недели нахождения в яслях, у меня было ещё три побега. За мной уже следили во все глаза, но безрезультатно, разумеется, для следящих. Дважды я сбегала с прогулки, и один раз из группы. Это были поистине побеги из Шоушенко.
Мама уже склонялась к мысли забрать меня, но заведующая уговорила оставит, мол привыкнет. Не привыкла.
В конце концов, общественность в лице родителей, бабушки и администрации яслей капитулировала.
Со мной стала сидеть бабушка. И аж до четырёх лет, до самого садика, меня больше не истязали общественным воспитанием. В садик я пошла в четыре года, уже осознанно туда стремясь. Правда, я больше хотела в школу, но садик как альтернатива тоже годился.