Под утро, взвизгнув, проскрипели тормоза,
Подумалось, пожаловали звери….
Сквозь стены хриплые раздались голоса
И - стук, как будто бы расстреливали двери.
На фоне грохота был слышен жесткий мат:
«А ну-ка, открывайте, твари!».
Вошли, распространяя смрад,
В разнузданном воинственном угаре.
Едва накинув капитанский китель,
Навстречу злым, непрошенным гостям
Я вышел и сказал: «Детей не разбудите!
Ну, а меня хоть режьте по частям…
Пришел с войны в Победном 45-ом,
Вернулись мы с ристалищных полей.
Повздорил с особистом я когда-то:
Он с увлечением расстреливал людей.
Наш острый разговор запомнился надолго
Он слыл злопамятным – обиды не прощал…
Подробный компромат собрал он по иголке
Арест мой тот паскудный труд венчал.
Домой мы возвращались с ликованьем,
Великих преисполнены надежд.
Нас Родина встречала с пониманием
И чтила нами пройденный рубеж!
Не знали мы, что может повториться
Тот липкий ужас, в чем жила страна.
Мы верили, откликнется сторицей
Убийце Сталину: во всем его вина!
Ах, сколь самонадеянны мы были,
Что ждали радостных, счастливых перемен…
Фронтовиков, героев, опустили
И не дают подняться нам с колен…
В Лефортово меня втолкнули в яму
Зловонную и полную людей,
Надеть заставили в полосочку пижаму,
Пришлось мне ночь стоять при входе у дверей.
Пошли допросы, пытки, обвинения,
Приказы ложные доносы подписать,
Друзей-фронтовиков оклеветать,
Про совесть позабыть для своего спасения.
Я не был среди тех, кого легко сломить,
Кто Ад войны прошёл, все воды и все трубы,
Того через колено не переломить,
Хоть пытки тяжелы и приказания грубы.
Статья пятидесятая мне впаяна была,
«Врагу народа и агенту всех разведок».
Все боевые отобрали ордена,
Вот так лишили чести напоследок!